Сергей Иванович Грибов. Статьи, отзывы и комментарии
  |
 | Во времени том и во времени этомЯков МыськоКак давнему (с 1960 года) поклоннику поэзии Сергея Грибова, из десяти книг поэтических шедевров, написанных им, мне очень трудно выбрать стихотворение, наиболее точно выражающее дух и смысл его творчества. Для этого творчество Поэта слишком объемно и многогранно. Мне дороги все его стихи, и наметить, даже пунктиром, одну грань вряд ли вообще для меня возможно. Все они – ключ к истинному пониманию времени – реального и духовного пространства, в котором жил Поэт. Доминантой же этого времени был Страх. Возникла кажущаяся неустранимой возможность потери в ХХ веке той золотой нити русской поэзии, которую протянули к нам Пушкин и Лермонтов, Тютчев и Фет, Ахматова и другие русские поэты, ибо пришла пандемия марксизма с его метастазами, перед которой не устояли даже такие великие, как Блок и Есенин.
*** Анне Ахматовой Суровая эпоха Смыкает полюса. Как два огромных вздоха Распахнуты глаза.
Еще душа таится, Еще в намеке – речь, И профиль хищной птицы В испуге детских плеч.
Какие ж надо силы И мужество иметь, Чтобы в глаза России Взглянув – не умереть!
Чтобы в борьбе с судьбою Не дрогнув – по ночам, Валиться утром с воем Под ноги палачам!
Но сталь от едкой соли Горючих слез прочней, За стыд, за ужас боли Удар меча верней.
Пусть даже бездыханна И Богу отдана – Навек взложила Анна Доспех на рамена.
На ту же сечу злую Среди российских нив Клинок ее целую, Колени преклонив.
Стихи, не вошедшие в книги ( 1975 – 1985)
Страх был. Он обволакивал сознание и парализовал волю, сковывал действия нормальных людей, порождал беспомощность, заползал в душу, убивал разум. Он мертвил, вызывал депрессию и хроническую правдобоязнь. Перепуганные художники слова, теряя собственное достоинство, веру и рассудок, как лемминги в единую массу, сбивались в союз писателей, впадали в эйфорию и творили соцреализм, переходящий в воинственную агрессию ко всему, что от него отличалось. Возникло ощущение непоправимой беды и гибели всего, способного мыслить самостоятельно. Народом управляла античеловеческая Система ценностей и понятий. Назначенный властью Самый Главный соцреалист даже клич придумал: « Если враг не сдается – его уничтожают» !!! Искали и уничтожали духовно и физически. Клич стал Законом, действовавшим на шестой части мира, породив новую волну соцреалистического кликушества. Опыт уже был. Еще до этого самообъявился Главный кликушник, чтобы уверять нас «… и жизнь хороша, и жить хорошо! А в нашей, дескать, буче и того лучше!». И в самоупоении стал вынимать из широких штанин…, торжествующе восклицая « Смотрите, мол, и завидуйте…!». И началось соцсоревнование. В стране воцарился маниакально – депрессивный абсурд.
*** От народа остались ошметки, Да и был ли когда он – народ? И не ум здесь, утробы и глотки Правят шабаш века напролет.
Тьму законов нам власть написала, Но уродуют жизнь не они, А вот эти, что молятся салу И в благие и в черные дни.
Что друг друга нещадно карали С причитанием: что за напасть! И орали – мол, нас обокрали, И смотрели, кого б обокрасть.
Нагулявшие жирные хари Или те, кто Кощея тощей – Одинаково мерзкие твари В этом мерзком порядке вещей.
С одинаково жадной, лакейской Подлой завистью к доле чужой… И какой объяснит Достоевский, Что зовется в них русской душой!
из книги «Слепое утро» (1987 – 2000)
И казалось, что все погибло, хуже того, выродилось, переросло в декоративно-безнравственную маяковщину, в эстрадно-распашоночные измы евтушенко-вознесенковщины, что всему истинному и здоровому в поэзии пришел конец. Русская поэтическая культура дала генетический сбой, зигзаг, описала хромосомную дугу, заведшую в тупик, из которого нет выхода. Но, слава Богу, на рубеже двух тысячелетий встал во весь свой поэтический рост Грибов Сергей Иванович, всей душой любящий Россию не в её клоунской просоветской раскраске, а с мистически-таинственной глубиной её духа, с отнюдь не поверхностным своеобразием ее культуры и с ее нелегкой Судьбой.
***
Здесь угол мой и здесь моя Россия Во весь простор – от двери до окна, Здесь на столе сквозь шорохи ночные Кровавой змейкой рдеет тишина.
Вокруг портретов шевелится темень, Снует и опадает, шелушась, И созревает медленное время Под взглядом их неутомимых глаз.
Уходит дым в узор незримой сети, И правда их желаний и обид По перевалам краснозобой меди Течет в беззвучном грохоте копыт.
И до сих пор вне правил и канонов Здесь жизнь и смерть гуляют без затей, Кидая в снег из прущих эшелонов От голодухи высохших детей.
Здесь толпы мертвых сходятся над словом И тяжело усталый воздух мнут, И брызжут соком черным и лиловым Раздавленные ягоды минут.
И если в память пристальней всмотреться, Тогда б и мы уверовать могли, Что расстоянье от земли до сердца Не больше, чем от сердца до земли.
из книги « Белый час» (1979 – 1983)
Мало было тех, кто жаждал живого слова, шевченковской правды, предчувствий и пророчеств, не дающих угаснуть надежде. Но все это было в творчестве Грибова. Он с насмешкой относился ко всякого рода партийным вакханалиям и славящим их поэтическим подпевалам, не веря в незыблемость Системы и ее долголетие. Есть и живы еще свидетели (и я в их числе) того, как в хмуром сентябре 1965 года на пустыре Павлового Поля г. Харькова, где рылись котлованы для будущих жилых домов в период « развитого социализма», С. Грибов заявил о том, что в 1990 году эта нечеловеческая Система развалится и неоднократно в течение многих лет настаивал на этом, с обидой и даже раздражением воспринимая неверие друзей и знакомых.
***
Вся сила – у них, и эпоха – сурова, Но душу не тянет в чужие края, Хоть что здесь осталось от отчего крова И разве кому мы еще сыновья?
На площади красной гремят барабаны И флаги краснеют в толпе, как всегда, На красной трибуне стоят истуканы Их морды красны, но не краской стыда.
Погибшим героям – посмертная слава, Героям живым – по червонцу за труд Пройти под трибуной с равненьем направо, Орать посильней, как другие орут.
Но что-то сломалось в Державе железной, Нехитрой пружинки иссякнул завод, Держава ликует на тризне над бездной, Но это покуда не каждый поймет.
из книги « На камне и золе» (1963 – 1968)
*** Шумят запевалы партийного стана. Кто ищет денег, а кто ищет славы. О человеке кричу неустанно, Но только шершавы ладони Державы.
Кожу сдирают живьем мне. И все же Время погонит нас к новым обетам … Дай мне не предать себя, Господи Боже, Во времени том и во времени этом.
из книги « На камне и золе» (1963 – 1968)
В ранних стихотворениях, даже не вошедших в книги, он взывал, боролся, предсказывал.
*** Бессловесные дети России, Сосны, сосны, как горький упрек, Вы стоите, издревле прямые, У кривых и лукавых дорог –
Заплутавших в широких просторах, Оторвавших от мертвых живых, В обещаниях, клятвах, повторах Между целей кроваво-благих.
Бились ветки в тугие закаты Колокольно – над всей тишиной, Но ответить на взмах ваш крылатый Мог ли червь, притворившийся мной?
Даже часа из жизни не вынув, Как и все, он позорно привык, Изгибать свою хилую спину, В славословиях пачкать язык.
Но и все же, и все же, и все же, Наш удел не изведан никем, Мы погибли, о Господи Боже, Но погибли еще не совсем!
Нас немного осталось, немного, Тех, кого не смела круговерть, И одна перед нами дорога, Все другие – морока и смерть.
И словами, руками, зубами Надо рвать эту серую муть, Чтоб могли не погибшие с нами В свои души без страха взглянуть.
Стихи, не вошедшие в книги (1975 – 1985)
*** Всё разрушит, все сгложет время, Только вечны и хлеб, и кнут. Если все мы – Господне семя, Чьи же ноги тогда нас мнут?
Хорошо нам мечту лелеять: Бог нас выведет из тюрьмы И простит, если станем блеять, Что не мы все творим, не мы.
из книги « Терновник « (1958 – 1962)
Хищная Система бдила. Унюхав и учуяв новое явление в литературе, она пыталась втиснуть Поэта в « прокрустово ложе соцреализма ». Его искушали, соблазняли, звали и предлагали. Не искусился, не соблазнился и на знамени не клялся. Вызывали и запугивали. Устраивали ловушки и обыски. Частоколом из кроваво-красных знамен жестко ограничили его возможности свободно жить и работать, стремясь загнать Поэта – сейсмографа эпохи в беспросветность и безысходность.
*** Осенний ветер ветви клонит, Гудит за нами рог погони, Вода чернеет впереди, И никуда нам не уйти.
Все наши петли постигая, Нас душной сворой настигают.
Но он не испытывал того – всеобщего – страха. У него, поэта-философа, стоика по убеждению, не верившего в хрущевскую слякоть, называемою оттепелью, было лишь чувство нависшей над ним угрозы с постоянной тревогой, вызванной трезвой оценкой реальности. Состояние гладиатора, ежедневно готового к смертельной схватке. *** Хорошо ловить под луной Человечьей овчарни запах. Бродит смерть по пятам за мной – След во след – на костлявых лапах.
Я свою подниму у пня: Здесь моя пролегла дорога, Эти сосны – моя родня, Значит сам я – собака Бога.
Если Бог погасит звезду, Божья тьма для меня – награда, Пастуха пусть сменит пастух, Но всегда неизменно – стадо.
Мне известно, в краю родном Нет лютей человечьей злобы, Что взорвется в свой час огнем В голове моей крутолобой.
Потому и простор мне дан, Где сожму за свой век короткий Я стальных челюстей капкан Не однажды на чьей-то глотке.
Не однажды я в чей-то сон Хищной тенью скользну из лога, Я не стану домашним псом, Я от века – собака Бога.
из книги « На камне и золе» (1963 – 1968)
У него было предназначение, была миссия.
***
Я тайной силой бережно храним, И мне она диктует свой регламент В жестокий час – покуда за домами Пурпурных перьев погасает нимб.
из книги « Сполохи» (1977 – 1979)
А боялся он только одного – умереть, не явив миру своего видения сути вещей, не сказав своего, Богом данного, гениального слова, явленного нам в стихах и прозе. Говоря о поэте Грибове, следует отметить что, на наш взгляд, он не диссиденствовал, т. е. не пытался улучшить Систему. Всей своей внутренней силой правды и таланта он отторгал ее, как здоровый и нормальный организм отторгает инфекцию. Боль и тревога переходили в иронию и сарказм – лекарство для понимающих и мыслящих.
*** Я обожаю этот мир И в эту пробу, Когда он на стволах мортир Гребет к потопу
В ночи, где зыбким роем ос В зеркальной раме Толкутся точки папирос, Как свечки в храме.
Аж до луны взлетает крест Над склепом духа, Даешь технический прогресс! – Взывает брюхо.
Взвиваясь, свищет пыль дорог, Мираж полуден Я вновь тяну под шелест ног Из горла буден.
И в нем – пусть он не облегчит Тревог и бедствий – Хоть кто-то ж разглядит зачин В итоге следствий.
И то лишь – в смуте, впереди, В напоре ветра, Глаза в безумьи закатив За грани спектра
из книги « На камне и золе» (1963 – 1968)
Странный, фантастически реальный мир. Им займутся в свое время историки литературы, литературоведы и критики. Мною сделана лишь попытка очертить ту обстановку и те условия, в которых жил и работал Поэт до публикации его книг. Вчитайтесь в каждую строку, вдумайтесь в каждое слово. Какая тончайшая лирика, какая философская глубина! Вдумайтесь и разберитесь, ибо в этих стихах все ново, все непривычно нам, отвыкшим глубоко чувствовать и думать посреди своих материальных привязанностей и всяческих житейских забот. Поэт подхватил золотую нить русской поэзии и протянул ее в будущее, которое зависит только от нас. Он поэт, чье творчество над временем, во времени и вне нашего времени. Читая стихи Грибова, вижу первого и пока единственного русского поэта, дающего нам почувствовать таинственные связи всего живого и когда- либо жившего на Земле с законами Мироздания, которые мы пока уразуметь не можем. Да и сможем ли когда-нибудь? Многие его стихи звучат пророчески, они трагичны, в них нет и малой доли халтурного оптимизма советских и постсоветских писак. Но трагизм этот обращен к нравственному началу, пусть и изуродованному временем, началу, которое умерло еще не во всех из нас. Поэт непоколебимо верит, что наше духовно-нравственное возрождение еще возможно, а с ним и возрождение той России, которой, в отличие от многих, он не изменял никогда. Он открывает нам громадный и своеобразный мир, в котором надо быть не только «зрящим», но и «видящим». Стихи Сергея Грибова требуют от читателя высокой интеллектуальной и духовной готовности, любви к настоящей поэзии. Без них глубину этих стихов постичь невозможно. Особенно тем, кто воспитан в духе примитивной советской да и постсоветской поэтики. Бог, Человек, Вселенная, Вечность, Смерть, Жизнь и Любовь – примерно так Сергей Грибов определяет своим творчеством сущность поэзии и поэта, сущность бытия и его смысл. Вне этого нет поэзии.
*** … И я лишь тем поэт, Что будет смертный час… А большего здесь нет Ни для кого из нас.
Поэт, перечитывая которого, каждый раз узнаешь и познаешь его по новому, где каждая строка играет новой гранью, новым смыслом и новым содержанием. Он поэт перевоплощений и метаморфоз бытия, чувствующий Музыку Вселенной. Фантастический мыслитель с железной логикой творца. Поэт тайн и несоответствий. Поэт Откровения (апокалипсизма).
***
О, Матерь Мира, в этой груде слов Я спрятал судеб и событий зерна, Что в некий срок пробьются из-под дерна, Простри над ними светлый свой Покров!
И я – бредущий по земным лугам – Такой же плод неведомых созвучий, Рожденных чьей-то страстью неминучей В одной тщете – припасть к Твоим ногам.
из книги « На камне и золе» (1963 – 1968)
И мы должны быть благодарны, Тебе, Господи, что Ты явил и сохранил нам в тяжелейшую пору подмен, поэтической дегенерации и блуда гениального поэта-пророка, в творчестве которого Ты, сотворенный Тобой Мир и Человек связаны воедино, поэта, равного которому в сегодняшней поэзии нет. И помоги нам, Боже, дорасти до постижения его поэзии, ведь это будет означать, что мы стали Людьми в подлинном значении этого слова. |
