Утро туманное, утро седое …
И. Тургенев
***
Из смертной одури восстала
И снова Русь свой ищет путь.
Но не меняется ни мало
В ней кровью меченая суть.
Как прежде, хоть иные вести,
Иные доблести в цене,
Но подлецы – кричат о чести,
Ничтожества – о глубине.
Средь мути недочеловечьей
Душа без веры не умрет,
И злая память об увечьях
Ей пригодится наперед.
Чтоб, как ведется, в час свой страстный,
Под гомон неизбывных труб
Шепнуть о Родине прекрасной
С последней судорогой губ.
***
К. Константинову
То ль петлю затянуть, то ли жить-горевать –
Наше время такое.
Но и раньше живали мы так, т в о ю м а т ь, –
Нам не надо покоя!
Шарлатаны в бумажных завалах шуршат,
Блудократия правит веселье.
Столько лет перемен ты искала, душа, –
Отмечай новоселье!
Чечевичной похлебкой насытится голь,
Будут гении, будут пророки,
Только вот: быть пророком от брюха – уволь,
Мы ведь помним уроки.
Нас не тешит облыжное слово «народ»
Там, где хлюпает тина,
И звезда или крест осеняет живот –
Все, по сути, едино.
Пусть Господь разберется и в наших грехах, –
Мы подкинем работу:
Нас и в храме сем – С п а с а н а П о т р о х а х –
Что-то тянет на рвоту.
***
От народа остались ошметки,
Да и был ли когда он – народ?
И не ум здесь, утробы и глотки
Правят шабаш века напролет.
Тьму законов нам власть написала,
Но уродуют жизнь не они,
А вот эти, что молятся салу
И в благие и в черные дни.
Что друг друга нещадно карали
С причитанием: что за напасть!
И орали – мол, нас обокрали,
И смотрели, кого б обокрасть.
Нагулявшие жирные хари
Или те, кто Кощея тощей –
Одинаково мерзкие твари
В этом мерзком порядке вещей.
С одинаково жадной, лакейской
Подлой завистью к доле чужой…
И какой объяснит Достоевский,
Что зовется в них русской душой!
***
Господь от века шельму метит,
И кто есть кто – ему видней.
В загоне семь десятилетий
Нас продержали, как свиней.
Блажен был мир наш, брюхо сыто,
А дух – как сальная свеча –
Чадил и гаснул у корыта,
Где мы теснились, топоча.
Разбит загон, и воля с нами,
Но все, что можем мы пока –
Опять слюнявыми клыками
Хватать друг друга за бока.
Любой из нас – герой на месте
Другого был бы, но любя
Так крепко правду, поиск чести
Мы начинаем не с себя.
Мы роемся в кровавой гнили,
Ища беды своей исток –
То нас евреи совратили,
То подлый Запад не помог.
Но чем помогут нам Европы,
Когда, как много раз и тыщ,
Мы и сегодня греем жопы
На углях наших пепелищ.
***
Не нашим был он, этот дом,
И чьим – теперь уже не важно,
А важно то, что за углом
Калитка плакала протяжно.
Между калиткой и стеной,
Хранившей память, а не вещи,
Крутился мошек зыбкий рой,
Лучом закатным перекрещен.
От их весенней кутерьмы
Нам даже в сигаретном дыме
Легко дышалось… Были мы
Ещё такими молодыми!
Лишь что-то странное подчас
Средь этой легкости непрочной
Как бы придавливало нас,
Пройдя сквозь выгиб потолочный.
Не постигали мы тогда,
Что эту тяжесть, как предтечу,
Ненаступившие года
Нам грозно выслали навстречу.
Пусть оставались мы в живых
Там, где сопел и чавкал хаос,
Нам станет мало на двоих
Уже того, что оставалось.
Но это всё потом, потом…
Горел на стеклах отблеск медный,
И окружен был старый дом
Пока чертою заповедной.
Крутился мошек зыбкий рой,
Вытягиваясь в столбик серый
Между калиткой и стеной,
Между отчаяньем и верой.
И невысоко от земли,
Что пахла зелено и сыро,
Две юных яблоньки цвели
На срезе блещущего мира.
На срезе сна – издалека,
Откуда память тащит сети
Сквозь стены, ветви, облака,
Сквозь сумрак трёх десятилетий.
***
Резвится Русь без злобы и укора –
Кто вождь, кто вор, кто пьяница, кто бич,
И лишь один, как посредине бора,
В полночной тьме я ухаю, как сыч.
Шуршат, шуршат – кто с водкой, кто с закуской,
А кто шустрей, – с набитою мошной,
И широко – по всей равнине русской
Гуляет дух блудливый и пивной.
На перекрестках дотлевают груды
Костей и слов, и бабочки простуд
Светло порхают в нежных снах Иуды,
И время ждет, и сребреники ждут.
***
Витали духи здешних мест
В густом пару от вин и брашен,
И каждый день был пуст и страшен,
И прост, как над могилой крест.
Бесцельным мнился подвиг мой
Им всем – не помнящим, не ждущим,
Блудящим, ползающим, лгущим,
Довольным клеткой и тюрьмой.
И кто бы ни гремел ключом,
До омерзения и дрожи –
Все звуки были так похожи,
И все им были нипочем.
И слово падало мое,
Не сохранив былого пыла,
Так монотонно и бескрыло
В их беспробудное житье.
Но он – упорный – все глядел,
Шептал, не отступясь ни йотой
От своего: иди, работай
И погибай, как ты хотел.
И лишь вдвоем мы знали с ним,
Что мы навек, как общей метой,
Одною связаны победой
И поражением одним.
***
Мне жить на свете перепала честь,
А время заплелось червеобразно,
В работе жизнь, и лишь искусство – праздно,
Но каждому ведь что-то надо есть.
Не отступив ни на один вершок
В своей гордыне – зваться человеком,
И я в прекрасном сочетаньи с веком
Живу – от губ и до конца кишок.
***
Четыре крови нам дано сопрячь,
Они сошлись, но не соединились –
Господня щедрость – не Господня милость:
Любой из нас – и жертва и палач.
Тысячелетье Запад и Восток
Схватив за горло, в нас друг друга держат,
Мы – тело мира пронизавший стержень,
Беды четырехлопастный росток.
***
Как обхитрить бы этот самый Рок,
Мы все никак разгадки не обрящем,
Обвеянные пламенем смердящим,
Опутанные вервием дорог.
Из века в век в одну и ту же масть
Со всем избытком жадности и злобы
Ложимся мы в повапленные гробы,
Их скоро будет некому проклясть.
***
Мы с меткой Каина на лбу,
Но гениталий неуемный
Старинный пыл трубит в трубу
Горячим днем и ночью темной.
В кустах, в подъездах, на кроватях
Мы зачинаем каинят,
И каинята захотят
В свой срок питья, жратвы, объятий.
Скрипят столетий рычаги,
Вертясь, скрежещут шестеренки,
О светлом будущем подонки
Твердят средь гнили и трухи.
А мы же, в горестной судьбе,
Скулим, кляня тоску-кручину,
И ищем бед своих причину
Во всем, но только не в себе.
***
Ни миф, ни быль уродам не в урок,
В экстазах задниц корчатся экраны,
На трупах тигров пляшут обезьяны,
Струя окрест свой мерзкий запашок.
Во тьме беспамятств полегли костьми
Глухой земли поэты и пророки,
Чтоб нам до смерти спорить об итоге:
В каком году мы стали нелюдьми.
***
Хотя б скорее, думается мне,
За все грехи, за подлости, за «измы»
Мы сгрудились в последнем катаклизме
И расточились в смраде и в огне.
Но жаль детей: избрать иной расклад
Их жалкий шанс не ими был упущен,
Но жаль зверей: по всем полям и пущам
Костями их мы путь мостили в ад.
***
От общежитий духа откажись,
Избудь соблазны камер-одиночек,
И поразит бессмыслицею строчек –
Как на бумаге – прожитая жизнь.
В один конец нас тянет естество,
Мы все летим в почтовый ящик смерти,
Обратный адрес стерся на конверте,
А, может быть, и не было его.
***
Меж жухлых трав и серых плит,
В пыли, летящей в полдне медном,
Огнем последним, заповедным
Рябина красная горит.
Земную плоть и сок земной
Преобразив усильем страстным,
Ей век в неистовстве напрасном
Стоять на площади – одной.
В ней смысл рождений и кончин
Как бы с небрежностью случайной
Соединен с тоской и с тайной
Круговращением причин.
И мне ль не ведать маяту:
Я тоже жил в такую ж осень,
Куда трамвай меня уносит,
Роняя искры на ходу.
В стекле расплывчатым пятном
Мое колышется дыханье,
Но неподвижно – в колыханье
Горит рябина за окном.
***
Рождение стремится к умиранью,
Но, Господи, кто скажет, почему
Мы все живем, когда итог заранее
Уже известен сердцу и уму?
Не все ль равно, в России или кроме,
Но в жерновах из радостей и бед
Нас мнущий миг всегда на переломе,
И в нем все есть, но только смысла нет.
***
К радостям льнут печали,
Истина – ждет истца.
Жизнь моя – как в начале
Или в конце кольца.
Но не считает сроков
Тот, кто душою прост,
Чуя движенье соков
Под желтой корою звезд.
Чье родовое право
И рок, что ему присущ, –
Братом сосны корявой
Стоять средь российских пущ.
В них под вороньим граем
Или в норе тишком
Каждая тварь играет
Грудкой или брюшком.
С жадностью в бренном теле,
На запах спеша, на цвет, –
Как бы мы ни хотели –
Божий блюдет завет.
Всем нам в кругу нелепом
Доли не выбирать.
Но и под русским небом
Дважды не умирать.
***
Стало шумно на площади людной,
А в истоке души – тишина.
Снова мечется слепо и трудно
Потерявшая память страна.
То ли ветер в окошко просвищет,
То ль прокычет сова на юру,
Но играть нам – веселым и нищим –
До конца в продувную игру.
До конца, до последнего срока.
До стянувшихся в петли минут:
Разве мало в просторе широком
Есть у нас и осин, и Иуд?
Мы за пазухой камня не носим,
Не от злобы мы сходим с ума,
Только кровью забрызгана просинь,
И костями стучит Колыма.
Боже праведный, знаю и верю –
И для нас воссияет Твой свет,
Но пока за расхлябанной дверью
Нам вне Родины истины нет.
***
Дорога, словно кость, бела,
Но прихотливы тени ночи,
Что, скалясь, из лесу по-волчьи
Ползут к окраине села.
Обмякнул ветер, разопрев
В пару пасхально-самогонном,
Дрожит стакан, несытым лоном
Бутылки горло подперев.
Уже распутицей лица,
Как в глине, вязнет глаз соседа,
Вначале резвая беседа
Скрипит, как скорлупа яйца.
И тополя корявый сук
Торчит, как довод непреложный,
Как шанс взглянуть на мир возможный
Из мира этого – вокруг.
***
В своей гордыне для всего
Себя самих признав за меру,
Одну мы пестуем химеру –
Лишь нашей воли торжество.
Но что есть воля, если в ней
Давно не светит изначальный
Нам свет от рощицы печальной
В нагих расщелинах камней?
И разве злоба и вранье
Кого минуют стороною,
Пока приходит под луною
К ручьям отравленным зверье?
Когда, какой счастливый план
Такой же становился явью,
Покуда крылось в нем бесправье
Лощин, пригорков и полян?
Но все на выбитой тропе,
Где счастья дым нам очи гложет,
Любой сказать о мире может
Лишь то, что знает о себе.
***
Любви и страсти не преодолев,
Но отрекаясь от пророчеств лживых,
И я в своих скитаньях сиротливых
Лишь повторяю местности рельеф.
Он мучит душу скучной прямизной,
Но в нем, как в тусклой речи оговорка,
Глядишь, мелькнет корявый горб пригорка
В зеленых вздохах рощицы сквозной.
***
Тепел вечер ранний,
И зари лоскут
Сыплет на герани
Шелуху минут.
Словно горы пыли
Серые дома,
Их мечты и были
Обступает тьма.
Крепкие задвижки.
Мертвые часы.
Винные отрыжки.
Сказки про Усы.
Нары да диваны,
А на них все те
Марьи да Иваны
В той же простоте.
Радости-кручины
Им одни, хоть плачь,
И неразличимы
Жертва и палач.
Закрутились в нитку,
Завязались в сеть,
И кого винить тут?
И кого жалеть?
***
Е. Захарову
Присмирели вороны в саду,
Темный ветер хохочет за дверью,
И свистит, и топорщит им перья,
И кружится с поземкой на льду.
Белый праздник последних минут
Свечеревшего дня на излете.
Для души все спасительней плоти
Непривычный и тихий уют.
Хорошо мне, щеку подперев
Кулаком, из окна, из неволи
Наблюдать с примиренностью к боли,
Как мятутся верхушки дерев.
Понимать, что уже не меня
Закружит в многотрудном раскладе
Эта жизнь, что никто не оплатит
Всем собою ни часа, ни дня.
Но покинувший душу наив,
Первозданней и много счастливей,
Возрождается в новом наиве,
Где живем мы, себя пережив.
Где во тьме, за наплывом дремот,
За поземкой, что мчит, задыхаясь,
Наших вздохов измаянный хаос,
Отлученный от мира – поет.
***
Кроме Бога оплота нам нет,
Только слишком нас много у Бога
Тех, которыми следом во след
Выбивается в камне дорога.
Чьи ступни не отступят ничуть
От ее проторенного бреда.
Если ж к горлу подкатится муть,
Как прожить – поучись у соседа.
Поучись всей утробой, кишкой,
Всеми соками ноющих чресел,
И, вкусив от науки такой,
Станешь снова доволен и весел.
Не душа средь житейских болот
Будет мучить тебя, а изжога,
И уже тебя Бог не найдет,
Да и что тебе надо от Бога?
***
А так хотелось, так хотелось
И в жизни, на кругах ее,
Узнать такое бытие,
Чтобы душе цвелось и пелось.
Но давний мучит нас раздор,
И чернь народом на безлюдье,
Ни тем, что был, ни тем, что будет
Мы не считаем до сих пор.
Мы чьей-то блажи в поздний след
Еще увязываем звенья,
Мы выпали из безвременья,
А времени все нет и нет.
***
Из страны забытых истин
Плещет вещею волной
Речка в пене желтых листьев,
Манит лунной глубиной.
Вскинем легкие ладони,
Упадем на зыбкий блик,
Может статься, мы потонем
В нашей юности на миг.
Нас обступят вперемешку
Радость с черною бедой,
Сменим мы орла на решку
В нашей доле молодой.
Жизнь пройдет совсем иначе
И без боли в голове,
Мимо Бога, мимо плача,
Мимо крови на траве.
Мимо памяти не лгавшей,
Не хрипящей в пьяном сне,
К нам на головы упавшей
С тех же веток седине.
А в итоге без итога
То ли с Богом, то ли без
Пробирается дорога
Через поле, через лес.
***
Веселый ветер в закипаньи хвой,
Пчелиный гуд и запахи жасмина –
Моей любви живая сердцевина,
Родной земле плачу я головой.
Мы все на ней бессменные пловцы
В октябрьском иль ином дерьмовороте,
И каждый прав в своих и з а и п р о т и в,
Но только в ней всех наших правд концы.
***
Памяти Б. Сухорукова
Иное дружество – как милость.
Четыре года протекло
С тех пор, как траурно покрылось
Туманом осени стекло.
Но я с надеждой разделил
Туман на четкие квадраты,
В одних оставил боль утраты,
Другие – солнцем заселил.
Тем солнцем, под которым мы
В далеком, призрачном июле
Однажды бегло заглянули
В провалы клокотавшей тьмы.
Вздохнул ты: жернова скрипят,
И устали не знает мельник,
А я сказал: здесь понедельник
И дверца в Гефсиманский сад.
Смешала жизнь мои квадраты,
Погасли борозды – в золе.
Угрюмо оседают даты
Сплошным туманом на стекле.
***
Неба вечно кипящий котел,
Котелок мой, на плитке кипящий,
Бог в единой реальности свел
Но укрыл ее смысл настоящий.
Паром пышет земной котелок,
Предвкушает отраду утроба,
И сегодня простой потолок
Мне не кажется крышкою гроба.
На судьбу я не стану роптать
И, поужинав тем, что сварилось,
Что же там – я не буду гадать –
В это время на небе творилось?
Сладко книги любимые спят,
Сладко мысли спокойные дремлют,
Я не знаю, кто в чем виноват
Среди всех, населяющих землю.
Я прошу лишь: Заоблачный Страж,
Чтобы снова в подвалах сознанья
Не томил мою душу мираж
Ни предвиденья, ни узнаванья.
***
К стране убогой и постылой
Любовью тайною влеком,
Я замер, словно лес унылый,
Продутый зимним сквозняком.
И мне надеждою согреться
Хотелось бы в родном краю,
Но я с упорством иноверца
Его богов не признаю.
По духу шумные поминки
В нем правит будущая грязь.
Я проиграю в поединке,
До гроба сердцем не смирясь.
Но, если б сердца не касалось
Уже что будет – не со мной,
Ему бы ненависть казалась
Любви обратной стороной.
***
Всё уповаем на Владыку Сил,
Что, несмотря на кражи, на убийства,
Все наши лжи, холуйства и витийства
В своей любви Он нас не позабыл.
Что жадных, злых, изгвазданных в дерьме
Ленивых и лукавящих жалея,
Он скажет вдруг: да вспыхнет свет во тьме,
И озарит нас эра Водолея.
Усилья, жертвы – не для нас искус,
В нас дух загнил, затмился образ мира,
Для брюха нам снискать бы хлеба кус,
А для души – к нему добавить жира.
Куда же дневи мутная река
Нас тащит снова по таким порогам?
Мы все пока – под Богом, а не с Богом,
Но думать хочется, что все-таки – пока.
***
Пусть в конце мне и выпадет нуль –
Долго тянется лето Господне,
И ведет меня память сегодня
В колосящийся зноем июль.
Жаркий ветер находит стеной,
Шевеля запыленный татарник,
И стоит он, мой давний напарник,
У дороги, покинутой мной.
Я сейчас бы за счастье почел,
Но уже не для славы и хлеба,
Сочинить ему легкое небо,
Напридумывать розовых пчел.
Но не выдумкой красен итог,
Так случилось, что в милой отчизне,
Среди многих мной прожитых жизней,
Лишь своей я осилить не смог.
Мне не любы ни пряник, ни плеть,
Что манят или гонят нас к раю,
Не в такую игру я играю,
Значит, не о чем мне и жалеть.
Только память судьбе вопреки,
Не ища воздаянья по вере,
Зацепилась за глинистый берег
Облака проносящей реки.
Но и малой обиды в том нет:
Не кончается лето Господне,
Протянув в бесконечном с е г о д н я
Бесконечное множество лет.
***
В полумертвых цветах овраги
Льнут к окну, и в глуши стекла
Глинобитное тело влаги
Золотая сосет пчела.
Под блистающим солнцем сыро,
Но к полудню крепчает жар,
И сочится сквозь поры мира
Созревающий в недрах пар.
Разогрет городским бетоном,
Ветер мчится за поворот,
Прошумев по незримым кронам
Наших радостей и забот.
В человечьих ли вздохах леса,
Средь толпы, что гудит, как бор,
С глаз на миг соскользнет завеса,
До нутра обнажив простор.
И за пылью годов, за перстью,
Далеко – за стеклом окна,
Тускло вспыхнув багровой шерстью,
Шевельнется вдруг тишина.
И тогда, в новый мир врастая,
Что не уже земных границ,
Эти мысли мелькнут, как стая
На зарю пролетевших птиц.
***
Пусть несет нас мутное теченье
Тусклых дней, к итогу торопя,
Гениальность – это отреченье
От гордыни, значит – от себя.
От себя, чьи помыслы горели
Чистым светом, недоступным лжи,
Но ложатся сумерки апреля
По обеим сторонам межи.
Эта жизнь, с душою и с утробой,
Даже в смерти не изменит суть,
Но уже ни славой и ни злобой
В ней тебе и часа не вернуть.
Быть неправым в мире вечно правых –
Тоже честь! И поклонись судьбе,
Что один лишь вольный ветер в травах
Пропоет акафисты тебе.
***
Там, посреди неволи,
В желтой кипящей тьме,
Была в ней свобода поля,
Повернутого к зиме.
Была в ней готовность к пытке
В безмерном плену часов,
Пока на глухой калитке
Под ветром хрипел засов.
Но это я понял позже –
Когда за вагоном лес
Летящий над сжатой рожью
Ветвями взмахнув, исчез.
Сложилось совсем другое –
Что мне удалось сложить,
Изгою времен, – изгою,
Которому надо жить.
Последний закат – неволи
Начало в кипящей тьме.
Постиг я свободу поля,
Повернутого к зиме.
И если под утро птица
Кричит над моим окном,
Я знаю, что вечность длится
Одним бесконечным днем.
***
Я помню этот сумрак стылый
В начале безысходных лет,
Ты мне шептала: милый, милый,
Как жить, когда просвета нет?
Кружились месяца осколки
В слезах, плывущих по лицу …
Но жизнь тянулась долго-долго,
Пока не подошла к концу.
И в теплый вечер, в той аллее,
Где умереть я был готов,
Деревья матово белеют,
И нежны запахи цветов.
И юность вновь все мерой мерит
Особой, смысл ее тая,
И снова жизнь слезам не верит
Перед лицом небытия.
***
Мой странный мир в тебе одной,
Такой небрежной и случайной,
Наполнен вещей тишиной,
Окутан неизбывной тайной.
Когда микроцефалий визг
Летит с подмостков и экранов,
Кто тишине предъявит иск
За цепь иллюзий и обманов?
Здесь мой черед, и мне пора
Придет платить седою шкурой,
Когда пойдет т в о я игра
С ее бессмертной режиссурой.
Мой Черный Лотос, мой цветок,
В пылу забав или забвений
Ты все читаешь между строк,
Тебе не надо откровений.
Я в мертвом времени – живой,
Но как легко ты тянешь нити
От нашей мрази вековой
В миражный морок Нефертити!
У каждой страсти свой расклад,
Так поиграем в игры эти,
И пусть нам ясен результат,
Все легче будет жить на свете.
***
Печальным было наше счастье,
Но все же – было,
Покуда время разлучаться
Не наступило.
И ты пугаешься по-женски,
Еще не веря,
Что могут горе и блаженство
Сойтись в потере.
Но, как порой осенней птица
Во мгле болота,
Уже душа в тебе томится,
Ждет перелета.
Но улетишь ты, половинка,
Не к дальней цели:
У нас теперь законы рынка,
Наш рай – в постели.
Жратвы полно теперь, а водка –
В любом разливе,
Живи-гуляй, моя красотка,
И будь – счастливей.
Я вслед и слова не истрачу,
Не выжму вздоха,
И ты не плачь, как я не плачу, –
Не та эпоха.
Да станет в нашем расставанье
Предвестьем блага
Двух ягодиц чередованье
Под ритмы шага.
***
Что затаилось в памяти сквозной,
Гадать не мне: она любви не спрячет,
От глаз ее, открытых и незрячих,
В душе полынный полыхает зной.
Беги ко мне, веселая, беги,
Босые ноги погружая в глину
Прошедших лет… Еще наполовину
Я жив, ты умереть мне – помоги.
***
Я помню, помню этот легкий взмах
Летящих рук, веселый, окрыленный,
Июньский вечер, нежный и зеленый,
И всю тебя – с улыбкой на губах.
Как над тобой кружились светляки,
Запутываясь в темнорусых прядях!
О Господи, зачем с собой в разладе
Всю жизнь себе я прожил вопреки?
***
Туманный вереск, тихий плеск воды,
Лукавых губ блаженная неволя,
Но семь ромашек собраны в подоле –
Семь желтых звезд разлуки и беды.
Я в юности, я в том, что помнит луг,
И что вовеки не измерить словом,
Хоть жизнь гонись в круженье бестолковом
За мотыльками упорхнувших рук.
***
Сокрушаться о жизни не мне,
Но под вопли торжеств и пророчеств
Шелестящий песок одиночеств
Для души непреложней вдвойне.
Мне все чудится в странном Нигде,
Как идешь по траве ты босая,
Как трепещут лучи, погасая,
На густой от заката воде.
Как легко в серебре ветерка
Шевелятся не листья, а корни
Смутной яви, что дум иллюзорней,
Забредающих издалека!
Может быть, за цветущим навзрыд
Вешним лугом, за речкою алой
На излете судьбы небывалой
Я давно под сосною зарыт.
Помесь двух разнородных начал
На блуждающей точке скрещенья,
Я не помню средь круговращенья,
Что я спрашивал, что отвечал.
Эти ноги – два лунных ручья,
Эти губы – чьих жалоб не слышишь,
Мне, наверно, ниспосланы свыше,
Но кто знал их, был вовсе не я.
Не с того ли дано мне любить
Эту землю так горько и жадно,
Где из нас сплетена беспощадно
Жизни нить и бессмертия нить.
***
Мне в радость, повернув к истокам,
Брести по жухлым листьям слов,
Опавших сообразно срокам
Среди обугленных стволов.
И знать, что цепь причин не рвется,
Что луч, скользящий по стене,
Сквозь дождь внезапно обернется
Лицом в сверкающем окне.
Привет, красавица! Не я ли,
Опять золу разворошив,
Тебе кричу из смертной дали
Туда, где молод я и жив:
Пусть ветры красные свистели,
Пусть полдни красные цвели,
Мы всё свершили, что хотели,
И даже больше – что могли!
Судьба – не в логике изъяна
Для тех, кто смысл ее поймет.
По веткам скачут обезьяны,
Роняя розовый помет.
***
Ты помнишь в блеске алом
За речкой синий лес?
Куда нас ни кидало
Судьбе наперерез!
Пора воспоминаний…
Печальней нет поры.
Оконные герани
В наплывах мошкары.
И в небе помертвелый
Нагих ветвей узор,
И над бумагой белой
Вчерашних листьев сор.
Прошелестели годы
И сгинули в огне,
Но отражают воды
Спокойный лик природы
В спокойной глубине.
***
Один из многих – он всегда один,
Единственный, кто позабыть не сможет
Девичьих плеч, застенчивых до дрожи,
В свинцово-серых сумерках седин.
Чей страшен жребий осознать: б ы л а,
Да вот ушла – не в жизнь, а много дальше,
Чтобы твердить без ревности и фальши:
Пока я жив – и ты не умерла.
***
Инне Захаровой
Младенец Гор восходит к мощи Ра,
А в мощи Ра сквозит печаль Атума,
Их результат – блистающая сумма
Живых мгновений – светлая гора.
Над смрадной хлябью сдвинулась кора,
Слепой волчицей скалит зубы дума.
Сегодня мне куда страшней от шума,
Чем от опасной тишины – вчера.
Пусть будет так! На зов тоски обратной
Жизнь подошла к черте своей закатной
И на закланье душу привела.
Но поздно мне уже бояться Бога:
Разрезав мрак, лежит моя дорога,
Как в первый день – пустынна и светла.
***
Неторопливо роет инструмент
Живую плоть в растяжках и зажимах,
Уже хрипит от мук непостижимых
Распятый пес. Идет эксперимент.
Всем ужасом из-под мохнатых век
Не разорвать магического круга.
Спрячь лик свой, Бог! Здесь правит бал наука,
Палачествует недочеловек.
***
Сказал Христос нам жестко: не убий! –
Ни человека, ни скота, ни зверя,
Ты благами не возместишь потери,
Поверь, пойми – и душу не губи.
Пусть по земле свой краткий путь земной
Они измерят легкими ногами,
Пусть в небе осень плачет журавлями,
В утробе тьмы блуждает волчий вой.
***
За ложью правды зреет правда лжи,
Лишь в рабстве смысл изобретенья плети!
Я проблуждал уже тысячелетья
По катакомбам собственной души.
Мне отдохнуть в любой бы из Россий –
Звериной, Божьей или человечьей,
Я всех люблю их! Но еще не вечер,
М о ю Россию, Господи, спаси.
***
Нашу быль припомнив или
Сны у были на краю,
Сладко знать, что мы любили
Землю темную свою.
Сладко знать среди хулений,
В свете истины иной,
Что и нас российский гений
Не объехал стороной.
Сладко знать, что за границей,
За последнею чертой
Новый мир веселой птицей
Свистнет с ветки золотой.
Ну а если, если даже
Нас уносит навсегда
В яму, черную как сажа,
Жизни мутная вода,
Сладко знать, что в днях убогих
Ни из страха, ни для благ
С нами выбранной дороги
Не сошли мы ни на шаг.
Сладко знать, не только случай
Обозначил нам удел,
Что никто из тех, кто мучил,
Нами все же не владел.
Не в его мы жили власти
И старались, как могли,
Быть в неволе вольной частью
Этой горестной земли.
***
И сходятся близко сильные полки.
«Сказание о Мамаевом побоище».
Сюда, к излуке речки сонной
На страдный, на великий час
Невесты, матери и жены
Крестили, провожая нас.
Прямая, страшная дорога
Пред нами реяла в пыли,
Их было много, очень много,
Но мы мосты свои – сожгли.
За нами топистые дали,
А слева, справа нас – вода,
Но мы пришли сюда и стали,
И стали крепко. Навсегда.
***
Памяти Н. Дорошко-Берман
Жизнь в неуюте, жизнь в разладе
Была по-своему щедра:
Тебе сияла на закате
Над морем Красная Гора.
Гора срасталась с жарким небом,
Как путь, ведущий в высоту,
Для тех, кому единым хлебом
На свете жить невмоготу.
А рядом, у твоей постели,
В последний бред твой, в смертный зной
Дышали белые метели
Земли по-прежнему родной.
Туда тянулись корни следствий,
И корни сил, и корни прав.
Там золотой осколок детства
Сверкает среди вешних трав.
По лугу тянется речонка,
И в даль, не ведая тоски,
Бежит еврейская девчонка
С речонкой наперегонки.
Не в речке ль этой – тайна речи,
Шальной любви твоей беда?
По-русски там трещит кузнечик,
И Русью пахнет лебеда.
Как все потом перекрутилось,
Перемешалось, заплелось:
Родная боль, чужая милость,
Глупцов ублюдочная злость!
Вослед тебе, к Отцу и Сыну
Уже ушедшей – по Горе,
Машу я веткою рябины,
От ягод красной в сентябре.
***
Новые ветры и смыслы
Врываются в наше житье,
В радужных кольцах повисло
Время твое и мое.
Лишь память расстаться не хочет
С тем, что уже позади.
Были там мертвые ночи
И проливные дожди.
Были угрюмые реки,
Где отражалась, слепа,
И обрывалась навеки
Чья-то живая судьба.
Сердцу те дали не любы,
Но просят у страшной черты
Чьи-то истлевшие губы
Нашей с тобой немоты.
Чтоб с их гробовой тишиною
Мы свой соизмерили пыл.
Сколько могил за спиною,
Сколько могил!
***
Не это ль смиреньем – за дьяволом, Бахом –
С тоскою итога в неистовстве летнем
Признать – и улечься щекою на плаху,
Отрывком поспешным, последним, последним? –
Обломком надежды, где все – как гадалось –
В заторе по зыбкой разметке окраин…
Мы с нашей нелепостью – экая малость! –
Привыкли шутить – и давай доиграем!
Давай потеряемся в буднях и в быте,
Погинем по серым разводам бензина,
Пока нам на головы ветры наитий
Обрушат старинный восторг клавесина.
И душу души окольцует истома,
И память, скользнув за предел равновесий,
Рванет за рукав и потянет из дома,
И выставит там, где фонарь бесполезен.
Тогда выборматывай – час неурочен,
Что час, если жизнь вся – была и пропала! –
Кочующим ливнем прорезалась к ночи,
Хрипела впотьмах и бежала по шпалам.
***
Родник на закате кипит, словно рана,
Не алою кровью, а красной водою,
Под парусом сосен багряных поляна
Плывет, полыхая, под крик козодоя.
Мне эти продутые ветром чащобы
Милей, чем любимая в лучшей из спален,
Отрадней, чем книга немыслимой пробы,
Где текст – безупречен, а смысл – гениален.
И светит мне в морок желаний расхожих,
Что так одинаков в лачугах, в дворцах ли,
Молчание этих холмов и изложин,
Как куколка свернутых в коконе капли.
Я знаю: когда на пороге истертом
Я вдруг затоскую внезапно и страшно,
Сойдет ко мне ангел – крылом распростертым
Укрыть мою душу во мраке вчерашнем.
***
Не мы бродили там, не мы
В том мире призрачном и шалом,
Где вечер дальние холмы
Окутал красным покрывалом.
Где крылья пляшущих стрекоз
Шурша над лугом заповедным
Вдруг вспыхивали блеском медным
В прогибах сумеречных лоз.
***
Щепотку праха кто-то сделал мной,
И дал сознанье этой жалкой взвеси,
И вот я замкнут в хрупком равновесье
Непостижимой участи земной.
Где все мы вместе – человек и зверь,
И дерево – в распаде ежечасном –
Короткой жизни мужеством напрасным
Вознесены над ужасом потерь.
***
Туман над озером, как сетка,
Все больше точек золотых
Роняет, вздрагивая, ветка
В зеленой гуще запятых.
Желтеет вечера бумага
С прозрачной вязью – не стихов,
А на песке – отметин шага
У еле видных берегов.
Но я не к озеру привязан,
Не к лапам плещущей воды,
Я за любовь свою наказан
Певучей лавой немоты.
На мутном стрежне ощущений
Кварталы, улицы, дома
Меня несут и крутят в пене
Неотличимой от дерьма.
Мне жизни темную изнанку
Постичь не трудно – у ларька,
Но в пальцах, лущащих таранку,
Такая светится тоска!
Чего не знали нувориши
И что забыли навсегда
Еще во мне живет и дышит,
И в этом – вся моя беда.
И потому мой взор не ласков,
Что даже в роже подлеца
Я узнаю под гнусной маской
Господень замысел лица.
Ведь каждый – с Божьею печатью –
В своей извилистой судьбе
Был самого себя предатель,
Иудой, то есть, был себе.
Пусть правда и не вся в примере,
И смысл поставлен на ребро,
Зато есть лишний шанс поверить
В неистребимое добро.
Дегенерат с кривой ухмылкой
Сочтет иначе. Но не я
Его души оплевок мылкий
Приму за корень бытия.
Разъединенные в подспуде,
Где все иной имеет вес,
Мы лишь названьем общим л ю д и
Прикованы к друг другу здесь.
Конечно, дело не в тумане,
Не в иве в меркнущей воде,
Что ветви призрачные тянет
К такой же призрачной звезде.
Здесь все понятнее и проще:
Дома, кладбища, стыки плит …
Горит звезда над дальней рощей,
Звезда над городом горит.
