Инна Захарова. Стихи
  |
 | Из книги «Зимние сны». 1983-1987* * *В начале жизни есть село Среди полей над мелкой речкой. Там семь сверчков поют за печкой – Семь дней, что дарят нам тепло. Там детства желтое зерно Хранит украинское поле, И в этот свет, и в эту волю Мое дыханье вплетено. Там живы все и навсегда. Там всех встречают на пороге. Но сбиты в кровь босые ноги У всех, кто ищет путь туда. * * * Тот, кто родился в начале двадцатого века, К старости трудной доплыл на дрейфующей льдине. О, никогда не научит Нерона Сенека Видеть в пунктире оборванных жизненных линий Собственный путь, что когда-нибудь так же прервется. Мир под ногами невиданно хрупок и тонок. Но в двадцать лет моя бабушка звонко смеется, И из кровати к ней тянется сонный ребенок. ЗИМНИЕ СНЫ Умолкла тревожная скрипка, И весел случайный мотив. В замок превратилась улыбка, Беду в моем сердце закрыв. И тени тоскуют о плоти, Бессонница мучает сны, В полете, в полете, в полете, Как птицы, надежды видны. Далекое сонное поле, Недавняя память утрат. На волю, на волю, на волю Надежды, как птицы, летят. * * * И дремлют тихие снега, И темен лес крылатый. Какому свету берега? Какой печали – дата? И мелом выбеленный день, И старая осока... Над сонной тайной деревень Восходит день высоко. И горьким куполом покрыт Весь мир, что с детства знала. Одна струна звенит, звенит И так душа устала... * * * Я устала любить. О, как сердце мое тяжело! Это темная жалость его до краев наполняет. Словно вечное время мне разом на плечи легло И грустить обо всех, и жалеть меня всех заставляет. Я к усталости этой привыкла и с нею живу. И легко, и светло этот мир мне себя открывает – То подарит мне реку, то пса, то сухую траву, Лишь тебя мне всегда, и везде, и во всем не хватает. * * * О, нет души, ты прав, Есть только сердце света. Из всех земных отрав Зачем ты выбрал эту? Наш спор забудь, забудь,– Все сказки равноправны. Изменчивая суть Нам не изменит в главном. И в круговерти лет, Пути не выбирая, Один мы видим свет, Душа моя родная. * * * Вода в сиреневом кувшине, Как ночь, прозрачна и темна. Здесь я стою посередине Пустого комнатного сна. Я жду отчаянно кого-то, И кто-то так же ждет меня, Но даже в сон вошла дремота, И мыслям здесь не до полета, И дни мои не знают счета, И лампе здесь не до огня, И я уже не жду кого-то, И он давно не ждет меня. И скудных мыслей рвутся нити, И не соткать мне полотна Из тех дорог и тех наитий, Какими жизнь была полна, Когда она еще не снилась, Ни мне, ни прочим и когда «На мутном небе мгла носилась», И даль текла, и сердце билось, И разбивалось навсегда. * * * Как отдают листву Живому огню костра, Горькую дань родства Я отдаю тебе. Нас оно прежде жгло И не давало жить. В странной моей судьбе – Ты, как земная ось. Прочее все прошло – Братом или сестрой Жить на Земле легко. Только в твоих глазах Вижу себя насквозь. Боже, какой покой! Вечер, как молоко. Прошлое глубоко. Прочее не сбылось. ЕВПАТОРИЯ Высота нам не дарит ответа, Глубина в глубину уплыла. Но из воска горячего лета Лепит мир золотая пчела. И горит, отражаясь в глубинах, Высоты очарованный свет, В двух зеркальных живет половинах Вечный праздник, которого нет. * * * Полдня розовая крыша Над кварталом караимов. Мы не видим, мы не слышим, Как века проходят мимо. Под горячей этой кровлей Жили мы в миру когда-то. Морем, солнцем и любовью Оживают снова даты. Стали пылью под ногами Наши каменные стены, Разошлись в волне кругами И победы, и измены. А трехтысячное лето Все рукой тяжелой гладит Порыжевшие от света Улиц шелковые пряди. * * * Этот город – как песочные часы, – В днях прозрачных – золотистая струя, Здесь одной песчинкой стала я – Там, где море задремало у косы. Только миг, который глубже всех глубин, Только воздух – выше всякой высоты. Здесь другой песчинкой стал и ты – Мой горячий, золотистый сын. Нам дана неведомая власть – Измерять собою ход времен. Вот волна лениво поднялась И лизнула белый небосклон. * * * «Жена чужая», – скажешь мне, – Чужая, верно, виновата... Не по земле – так по луне С тобою мы идем куда-то. И невесомость нам далась Трудней, чем прочие науки, Но как душа к душе рвалась, Когда мы отпускали руки. Пусть эти лунные поля Зальет Земля лиловым светом. Там наши плачут тополя, И наше там вздыхает лето. * * * О сплошное самосозерцанье ! Что увидел ты в своих глазах? Так внезапна кара за всезнанье, Так нечаян перед жизнью страх... В глубину зрачков твоих случайно Я однажды, тихая, вошла И узнала отражений тайну: Мы с тобой друг другу зеркала. * * * Я в эти глаза не хотела смотреть – На сон моя нежность похожа. Набросила осень прозрачную сеть, И вырваться сердце не может. На влажный песок осыпаются дни, И листья горят под ногами. О горькая осень моя, сохрани Покой, не нарушенный нами! * * * Неужели все в жизни случайно? Штора зыбкая, синяя мгла... Никого никогда так отчаянно Я на свете еще не ждала. Но уже фонари-пилигримы Принесли за плечами рассвет, И дорога, бегущая мимо, Мне сказала, что прошлого нет. * * * Этой музыкой светлой и зыбкой Был наполнен тоскующий двор. И, сверкнув, поднималась улыбка – Твой умелый и точный топор. Жертвы я и тогда не любила. Я улыбку твою отвела. И апрельское утро застыло В отраженья немого стекла. Жертвы я не люблю и поныне, Мне чужая душа ни к чему. Для меня ты, как ветер в пустыне, Где не нужен никто никому. * * * Я облик выберу любой И уложусь в любые сроки, И лишь тогда мы одиноки, Когда расходимся с собой. Чужая женщина – в свой дом Иду знакомым переулком. И в сердце холодно и гулко, И я не помню ни о ком. * * * И зыбкий воздух, как вода, Над суетой стоит вокзальной. Разлуки нашей миг зеркальный Все отражает навсегда. Здесь оборвались провода,__ И солнце вытекло на шпалы, Но в том же круге дальний путь – Конец прикинулся началом... Увидимся когда-нибудь. * * * Нет надежд безнадежнее тех, что сбылись, Нет любви безответней счастливой. Нам с тобой не взлететь в заповедную высь Воплощенной любви сиротливой. Семь небес – семь квартир по четыре угла, Золотистых минут паутина. Но тебя я в открытом просторе ждала, Где ветрами плескалась равнина. Пусть надежды надеждами будут всегда, Пусть сбывается то, что случайно. Эти слезы – не в счет, эта боль – не беда, И светла наша легкая тайна. * * * А время пахнет древесиной, И свежий срез его смолист. И все живет в минуте длинной Зародыш речи – птичий свист. И дали тонкая бумага От длинных прописей чиста, И льется солнечная влага На плечи сонного куста. Но губ твоих прикосновенье Опять – начало всех тревог, И плен души, и дня смятенье, И узел спутанных дорог... * * * В ночном кошмаре раскололась явь, И на полу желтела лужа меда. И как оса, увязнув без исхода, Я все на волю рвалась влет и вплавь. А утро было целым, как всегда – Я это сразу поняла спросонок. Летала стая голубых пеленок, И в трубах пела о своем вода. Мир просыпался и горел в окне, И обещал прекрасную погоду – А мне казалось – я уже на дне В янтарной и прозрачной толще меда. * * * Бредет слепой старик Вдоль гулкой автострады. Его беззвучный крик Нам понимать не надо. На слом – свое отжив, Как стадо самосвалов, Морочим свой мотив Бетонов и металлов. И каждый знает сам : Букашку – на булавку, А память – только хлам, Негодный в переплавку. * * * Он смерти ждал, как почтальона, Который пенсию несет. На грани жизни застекленной Уже дремал усталый год. Уже чужими были дети И не его горели дни, А ночь, забрасывая сети, Ловила редкие огни. А он был сам за той чертою, За тем единственным стеклом, Где, оставаясь сам собою, Смотрел на свой последний дом. * * * В горячей жажде фонарей Весенний растворился вечер. Когда печаль моя острей, Глубокий миг открыт и вечен... И в этот миг попала я, Не угадав его значенья, И темной улицы струя Меня несет в своем теченьи. Нам всем дано одно «сейчас», Но спит в грядущем свет вчерашний, И знают каждого из нас В лицо часы на старой башне. * * * Стань мертвой водою, живая вода! Поля наших душ опустели. Над черной землею гудят провода, И дремлют старухи в постели. И снятся старухам горячие сны, И тают замерзшие годы. И сходятся зимы к подножью весны, И тянутся к Солнцу подводы. Но внуки не помнят чужое тепло, Которое мир не согрело. Что было – то было, и мимо прошло, И ветром в полях просвистело. * * * На дно горячих глаз Навеки ярость спрячу. Но буду я на вас Теперь смотреть иначе. И в призрачном кругу, И в яблочке мишени Я разглядеть смогу Все контуры и тени. Но знайте: целясь в вас, Сама в себя стреляю. И в каждом каждый раз Живу и умираю. * * * «Уйти в бега, сойти с ума» Я и на краткий миг не смею, Когда тоскую и жалею О чем не ведаю сама. И вдруг в угаре золотом Увижу – Солнце снова встало, И открываю мир сначала, Оставив горечь на потом. А кто-то шьет мою печаль, Лучей распутывая нити. И больше всех других открытий Мне солнца утреннего жаль. И, как подсолнух, я тянусь И слезы черные роняю В полынь и пыль родного края, И вдоволь света не напьюсь. * * * Тяжелая ярость моя, как волна, Что в стену глухую летит без оглядки. Я в миг столкновенья на свете одна, И привкус беды не соленый, а сладкий. Глухая стена, о которую вновь Разбиться готова – стоит нерушимо. Идите вдоль берега – дальше и мимо, Не зная, что рядом соленая кровь. Я стену себе выбирала сама, И было вольно о нее мне разбиться. И снова волна, поднимаясь, клубится, От ярости белой лишаясь ума. * * * Качались ветки за окном, Мне передав свое смятенье... В порыве перевоплощенья Дождь по стеклу стекал огнем. По воле ветра плыл мой дом, И не было в ночи спасенья. Сквозь сеть густую тишины Струясь, просеивались звуки... Я знала боль чужой разлуки, Чужой неведомой вины, И с кем-то прочной нитью муки Мы были там сопряжены. * * * Когда метель упала с ног, Не сделав белым снег, Когда до сердца мир продрог И сутью стало – «нет!», Я, дав себе обет молчать, И, не вступая в хор, Пошла одна рассвет встречать На дальний косогор. И новой жизни красный сок Был горек, как всегда, Но я, земной ее росток, Одна сказала: «да!». * * * А город, как сердце больное, В тяжелой тоске кумачей Своей захлебнувшись виною, Не твой он, не мой – и ничей. Остывшая сила вулкана Под пеплом сожженных времен. Господь ему не дал тумана – Прикрылся покровом знамен. И, призраки прятать не смея В багряных своих лоскутах, На вечном ветру каменеет, – Сам ветер, и призрак, и прах. АНТИГОНА Ну, что ты шепчешь, мой суфлер, Ты видишь, я не помню роли. Не мне диктуй чужую волю – Здесь каждый сам себе актер. О, что мне зрителей укор ! Идет игра до первой боли. На сцене я одна, как в поле, Где дальний теплится костер. Нас ослепил софитов свет! Здесь сцены не было и нет, Мое не замкнуто пространство. Иду на дальний свет огня. Поют метели для меня Земную песню вечных странствий. Монолог Антигоны Зачем нам мертвых хоронить– Себя мы заживо хороним. Мы души в мертвый Стикс уроним, Чтоб по теченью плыть и плыть. Чужой вины хлебнув из чаши, Я этой горечью полна. Что брата мертвого вина? Ведь правота виновней наша. Под зыбким золотом песка Я погребла его измену, Чтобы в ошибке сокровенной Осталась жить его тоска, И вечный страх земного плена. На все грядущие века Бессмертны мы. Не плачь, Исмена! * * * Когда героя нет, Что делать героине? Когда горячий свет В глазах бессонных стынет. Любовь моя, беда! Есть этот край Вселенной, Где мы с тобой всегда В трагедии нетленной. Где вместе мы умрем, Чтобы опять родиться, Где вечности проем Откроет наши лица. О, сонных дней сюжет В минутной мелодраме... Когда поэта нет, Не быть Прекрасной Даме. * * * У театрального крыльца Горят сентябрьские клены. А мне б Офелии влюбленной Не видеть бледного лица. Мечтала всех соединить Она в одном просторном доме И стол большой на всех накрыть, Не зная, что живет в Содоме, Не ведая, что всем н е б ы т ь. Зачем же девочке безгласной Трагедии суровой нить? Таким ли Гамлетов любить В тоске убийственно напрасной? Когда на части мир разъят И над бедой кричат вороны, Пусть Гамлет вместе с Антигоной Минут последних выпьют яд. В огне сентябрьские клены. Горят сердца. Миры горят. ВЕСЕЛЫЙ ЧАС Генриху Ованесовичу Алтуняну Я подавилась собственным молчаньем И все слова навеки потеряла. Их произносит кто-то за меня, А я кричать и выть могу. И только. И вижу я: от крика моего Срывает ветки ошалевший ветер, И стаи птиц испуганных летят, И, содрогнувшись, гром в ответ грохочет. И только вам не слышно ничего: Вы от рожденья слепы, глухи, немы. Такой и я была еще вчера, Пока молчанье горло не сдавило И чуть совсем не задохнулась я. И лишь пространство криком прошибая, Я вновь свое дыханье обрела, Как будто бы я родилась еще раз. Узнайте же: о тех кричу, кто умер, Кого молчаньем убивали мы, И кто в молчаньи нашем задохнулся. Узнайте же: о тех кричу, кто жив, Но кто еще так выть не научился, Чтоб гром гремел и сыпалась земля На головы глухих, немых и тихих. * * * И лучше не знать никогда, Кто здесь перед кем виноват, Поскольку, решенье приняв, Ты с правым разделишь вину. Как лодка, качает тоска Меня на высокой волне И медленный-медленный день Сквозь круглое солнце течет. И смертной тоскою полны Глаза у любого из тех, Кто тысячу раз обрекал Другого на ту же тоску. Но этого я понимать Не смею вовеки веков, Когда на своих и чужих Нас делит упрямая боль, Когда на своих и чужих Нас делит дорога одна, Где каждый в своей колее С которой ему не свернуть. А, главное, делит нас то, Что памятью в мире зовут, Что в мутном растворе беды Растет, как прозрачный кристалл. Я жалость, как суку, гоню, И ей же бросаю куски, И слушаю вечный скулеж, Что каждый во всем виноват. Антимонолог Одно яз двух мы помним ремесло, Одно из двух нам суждено призванье. Куда тебя в потоке занесло И как придумать этому названье? Живем в бреду. И чем реальней он – Тем призрачней становимся мы сами, И каждый день расходимся кругами, И сам себе ты жалок и смешон. И этот смех в бреду – всего страшней. И жертвы здесь и палачи смеются, И вместе пьют, чтоб часом не очнуться, И общий бред связал нас, будто клей. А если так – чего уж тут мудрить! Тебе с поклоном дань приносит город. В рубахе.красной – туг, как петля, ворот, Но ты живешь! И будешь долго жить! * * * Мы теряем себя среди улиц И дороги домой не находим. Белым оловом зимнего полдня Заполняются медленно взгляды. А домой возвращается кто-то Ни себе, ни другим не знакомый, Возвращаются голые души, Потрясенные тем, что вернулись... В то же время тела наши бродят, Превращаясь в безликие клетки Существа, что зовется толпою, Существа, о котором все знают Только то, что оно безголово И бессмертно, как мох или плесень. Из своих завороженных комнат Мы за ним наблюдаем украдкой. Каждый помнит, что стал его клеткой, Каждый знает, что сам себя спрятал. И вина первобытной амебы Перед кровью убитого зверя, И голодная волчья усталость – Все слилось в одинокой молитве, Что душа посылает в пространство. Диалог – Вам больше всех надо? – Да, времени мало... – Чего вам неймется? – Мгновенья легки... – Известно ли вам, что последний смеется? – Смотрите, как мы от себя далеки... Смотрите, у самого края сознанья И вас, и меня пустота стережет. Но души свое совершают призванье – Свободный, огромный и вечный полет. – Куда вас несет? – А туда, куда рвется Душа моя, чтобы себя же найти. – О стену ударитесь – лоб разобьется! – Лишь сами мы – стены на нашем пути... * * * И черт нас не берет, И Бог нас не карает. Но каждый, кто живет, Однажды умирает. Какая власть спасет, Когда сомкнутся дали В агонии высот, В мелодии печали? Кому оплакать вас, Безжалостных и нищих, Когда веселый час У века выбьет днище? Заглянет луч, скользя, В забытую аллею... Жалеть о вас нельзя. Но все-таки жалею. * * * Когда к отчаянью привыкнешь так, Что спишь, не просыпаясь, по ночам, Обед готовишь, сына водишь в сад, И в праздники друзей к себе зовешь, – То кажется, что твой спокойный дом Стеклянной банкой оказался вдруг. И в этой банке наглухо закрыт, Ты видишь мир сквозь толстое стекло, Хоть лоб разбей, хоть криком изойди, – Ни от кого не отведешь беду, Как будто это фильм или сон, Где только умирают наяву. Я со своей бедой разлучена, Отчаянье – дыхание мое, Вздохнешь – и затуманится стекло, На краткий миг стирая контур дня. * * * На пулю в затылок не станем пенять. Здесь каждый лишь сам в себя выстрелить может. Что принял ты сам – никому не отнять, Что знаешь ты сам – стало собственной кожей. Здесь каждый себя под конвоем ведет, И каждый боится себя до икоты, И каждому сзади мерещится кто-то, Кто шага неверного хочет и ждет. Монолог В конце концов, и, солнцу задан путь. Над памятью еще никто не властен. Закрыть глаза – и вспомнить что-нибудь, И что ни вспомнишь – то и будет счастьем. Себя не жаль – известен ход игры, И он вовек не может быть нарушен. У них в саду уже созрели груши, И яблоки срываются с ветвей И падают в засохшую малину, И старый дом подставил солнцу спину И вспоминает всех своих детей – Отца, и мать, и умершего деда. И памяти горячие лучи Сквозь сотни лет пронизывают души, Навек друг с другом сопрягая их, И жаркой ночью воздух глух и тих, И, призрачные, в нем витают беды Тюрьмы, сумы и горькой той победы, Которую отвергнуть не посмел. Да примет в мире каждый свой удел... * * * А дальше степь, и эти перелески Чернеют, будто траурные ленты, И солнце на большой цветок похоже, Который прямо у дороги вырос... Из всех дорог, всегда ведущих к Риму, Есть лишь одна, что от него уводит, И провода над ней полны той силы, Что может вмиг их оборвать и вскинуть Десятки щупалец в звенящее пространство. И рельсы той дороги так лукаво Блестят вдали, и кажется, готовы Вдруг от колес тяжелых уклониться, И уползти в траву глухих обочин, Или обвить состав холодным телом, И превратить в немую груду лома Все то, что к цели движется и рвется... Пути себе никто не выбирает, И я, стремясь душой своей и сердцем Идти по той единственной дороге, Что путником тебя навек избрала,– Я еду в Рим, и звонкие вагоны Спокойную рассказывают сказку, Как жить и быть совсем легко и складно. Но вижу я лишь встречное движенье, Которое тобою управляет,– И боль твою который год глотая, Давясь виной и яростью бессильной, Я забываю о предназначеньи, Тебе навек подаренном судьбою, За то, что ты светлей меня и прочих. И погружаясь в горькую минуту, Опять я вижу степи, перелески, И дымный свет коварного пространства, Которое, впитав твою неволю, Еще вольней под белым солнцем дышит. * * * Ты знаешь ли, зачем и в тихом доме Собой ребенка закрывает мать, И сон пространства хочет удержать, Когда светлеет ночь на переломе? Мы все проснемся в яслях на соломе, Нам всем дано дары волхвов принять, Но как в себе свой первый сон понять И сохранить в Эдеме и в Содоме? Темно, тепло, – глаза привыкли к мраку, И где-то лает за окном собака... Но этот миг уже необратим, И потому, вовек не веря стенам, Собой дитя закрыв от всей Вселенной, Встречает мать рассвета серый дым. |
