Инна Захарова. Стихи

Из книги «Зимние сны». 1983-1987

* * *

В начале жизни есть село
Среди полей над мелкой речкой.
Там семь сверчков поют за печкой –
Семь дней, что дарят нам тепло.

Там детства желтое зерно
Хранит украинское поле,
И в этот свет, и в эту волю
Мое дыханье вплетено.

Там живы все и навсегда.
Там всех встречают на пороге.
Но сбиты в кровь босые ноги
У всех, кто ищет путь туда.

* * *

Тот, кто родился в начале двадцатого века,
К старости трудной доплыл на дрейфующей льдине.
О, никогда не научит Нерона Сенека
Видеть в пунктире оборванных жизненных линий

Собственный путь, что когда-нибудь так же прервется.
Мир под ногами невиданно хрупок и тонок.
Но в двадцать лет моя бабушка звонко смеется,
И из кровати к ней тянется сонный ребенок.

ЗИМНИЕ СНЫ

Умолкла тревожная скрипка,
И весел случайный мотив.
В замок превратилась улыбка,
Беду в моем сердце закрыв.

И тени тоскуют о плоти,
Бессонница мучает сны,
В полете, в полете, в полете,
Как птицы, надежды видны.

Далекое сонное поле,
Недавняя память утрат.
На волю, на волю, на волю
Надежды, как птицы, летят.

* * *

И дремлют тихие снега,
И темен лес крылатый.
Какому свету берега?
Какой печали – дата?

И мелом выбеленный день,
И старая осока...
Над сонной тайной деревень
Восходит день высоко.

И горьким куполом покрыт
Весь мир, что с детства знала.
Одна струна звенит, звенит
И так душа устала...


* * *

Я устала любить. О, как сердце мое тяжело!
Это темная жалость его до краев наполняет.
Словно вечное время мне разом на плечи легло
И грустить обо всех, и жалеть меня всех заставляет.

Я к усталости этой привыкла и с нею живу.
И легко, и светло этот мир мне себя открывает –
То подарит мне реку, то пса, то сухую траву,
Лишь тебя мне всегда, и везде, и во всем не хватает.

* * *

О, нет души, ты прав,
Есть только сердце света.
Из всех земных отрав
Зачем ты выбрал эту?

Наш спор забудь, забудь,–
Все сказки равноправны.
Изменчивая суть
Нам не изменит в главном.

И в круговерти лет,
Пути не выбирая,
Один мы видим свет,
Душа моя родная.

* * *

Вода в сиреневом кувшине,
Как ночь, прозрачна и темна.
Здесь я стою посередине
Пустого комнатного сна.
Я жду отчаянно кого-то,
И кто-то так же ждет меня,
Но даже в сон вошла дремота,
И мыслям здесь не до полета,
И дни мои не знают счета,
И лампе здесь не до огня,
И я уже не жду кого-то,
И он давно не ждет меня.
И скудных мыслей рвутся нити,
И не соткать мне полотна
Из тех дорог и тех наитий,
Какими жизнь была полна,
Когда она еще не снилась,
Ни мне, ни прочим и когда
«На мутном небе мгла носилась»,
И даль текла, и сердце билось,
И разбивалось навсегда.

* * *

Как отдают листву
Живому огню костра,
Горькую дань родства
Я отдаю тебе.
Нас оно прежде жгло
И не давало жить.
В странной моей судьбе –
Ты, как земная ось.
Прочее все прошло –
Братом или сестрой
Жить на Земле легко.
Только в твоих глазах
Вижу себя насквозь.
Боже, какой покой!
Вечер, как молоко.
Прошлое глубоко.
Прочее не сбылось.

ЕВПАТОРИЯ

Высота нам не дарит ответа,
Глубина в глубину уплыла.
Но из воска горячего лета
Лепит мир золотая пчела.
И горит, отражаясь в глубинах,
Высоты очарованный свет,
В двух зеркальных живет половинах
Вечный праздник, которого нет.

* * *

Полдня розовая крыша
Над кварталом караимов.
Мы не видим, мы не слышим,
Как века проходят мимо.

Под горячей этой кровлей
Жили мы в миру когда-то.
Морем, солнцем и любовью
Оживают снова даты.

Стали пылью под ногами
Наши каменные стены,
Разошлись в волне кругами
И победы, и измены.

А трехтысячное лето
Все рукой тяжелой гладит
Порыжевшие от света
Улиц шелковые пряди.

* * *

Этот город – как песочные часы, –
В днях прозрачных – золотистая струя,
Здесь одной песчинкой стала я –
Там, где море задремало у косы.

Только миг, который глубже всех глубин,
Только воздух – выше всякой высоты.
Здесь другой песчинкой стал и ты –
Мой горячий, золотистый сын.

Нам дана неведомая власть –
Измерять собою ход времен.
Вот волна лениво поднялась
И лизнула белый небосклон.

* * *

«Жена чужая», – скажешь мне, –
Чужая, верно, виновата...
Не по земле – так по луне
С тобою мы идем куда-то.

И невесомость нам далась
Трудней, чем прочие науки,
Но как душа к душе рвалась,
Когда мы отпускали руки.

Пусть эти лунные поля
Зальет Земля лиловым светом.
Там наши плачут тополя,
И наше там вздыхает лето.

* * *

О сплошное самосозерцанье !
Что увидел ты в своих глазах?
Так внезапна кара за всезнанье,
Так нечаян перед жизнью страх...

В глубину зрачков твоих случайно
Я однажды, тихая, вошла
И узнала отражений тайну:
Мы с тобой друг другу зеркала.

* * *

Я в эти глаза не хотела смотреть –
На сон моя нежность похожа.
Набросила осень прозрачную сеть,
И вырваться сердце не может.

На влажный песок осыпаются дни,
И листья горят под ногами.
О горькая осень моя, сохрани
Покой, не нарушенный нами!

* * *

Неужели все в жизни случайно?
Штора зыбкая, синяя мгла...
Никого никогда так отчаянно
Я на свете еще не ждала.

Но уже фонари-пилигримы
Принесли за плечами рассвет,
И дорога, бегущая мимо,
Мне сказала, что прошлого нет.

* * *

Этой музыкой светлой и зыбкой
Был наполнен тоскующий двор.
И, сверкнув, поднималась улыбка –
Твой умелый и точный топор.

Жертвы я и тогда не любила.
Я улыбку твою отвела.
И апрельское утро застыло
В отраженья немого стекла.

Жертвы я не люблю и поныне,
Мне чужая душа ни к чему.
Для меня ты, как ветер в пустыне,
Где не нужен никто никому.

* * *

Я облик выберу любой
И уложусь в любые сроки,
И лишь тогда мы одиноки,
Когда расходимся с собой.

Чужая женщина – в свой дом
Иду знакомым переулком.
И в сердце холодно и гулко,
И я не помню ни о ком.

* * *

И зыбкий воздух, как вода,
Над суетой стоит вокзальной.
Разлуки нашей миг зеркальный
Все отражает навсегда.
Здесь оборвались провода,__
И солнце вытекло на шпалы,
Но в том же круге дальний путь –
Конец прикинулся началом...
Увидимся когда-нибудь.

* * *

Нет надежд безнадежнее тех, что сбылись,
Нет любви безответней счастливой.
Нам с тобой не взлететь в заповедную высь
Воплощенной любви сиротливой.

Семь небес – семь квартир по четыре угла,
Золотистых минут паутина.
Но тебя я в открытом просторе ждала,
Где ветрами плескалась равнина.

Пусть надежды надеждами будут всегда,
Пусть сбывается то, что случайно.
Эти слезы – не в счет, эта боль – не беда,
И светла наша легкая тайна.

* * *

А время пахнет древесиной,
И свежий срез его смолист.
И все живет в минуте длинной
Зародыш речи – птичий свист.

И дали тонкая бумага
От длинных прописей чиста,
И льется солнечная влага
На плечи сонного куста.

Но губ твоих прикосновенье
Опять – начало всех тревог,
И плен души, и дня смятенье,
И узел спутанных дорог...

* * *

В ночном кошмаре раскололась явь,
И на полу желтела лужа меда.
И как оса, увязнув без исхода,
Я все на волю рвалась влет и вплавь.

А утро было целым, как всегда –
Я это сразу поняла спросонок.
Летала стая голубых пеленок,
И в трубах пела о своем вода.

Мир просыпался и горел в окне,
И обещал прекрасную погоду –
А мне казалось – я уже на дне
В янтарной и прозрачной толще меда.

* * *

Бредет слепой старик
Вдоль гулкой автострады.
Его беззвучный крик
Нам понимать не надо.

На слом – свое отжив,
Как стадо самосвалов,
Морочим свой мотив
Бетонов и металлов.

И каждый знает сам :
Букашку – на булавку,
А память – только хлам,
Негодный в переплавку.

* * *

Он смерти ждал, как почтальона,
Который пенсию несет.
На грани жизни застекленной
Уже дремал усталый год.

Уже чужими были дети
И не его горели дни,
А ночь, забрасывая сети,
Ловила редкие огни.

А он был сам за той чертою,
За тем единственным стеклом,
Где, оставаясь сам собою,
Смотрел на свой последний дом.

* * *

В горячей жажде фонарей
Весенний растворился вечер.
Когда печаль моя острей,
Глубокий миг открыт и вечен...

И в этот миг попала я,
Не угадав его значенья,
И темной улицы струя
Меня несет в своем теченьи.

Нам всем дано одно «сейчас»,
Но спит в грядущем свет вчерашний,
И знают каждого из нас
В лицо часы на старой башне.

* * *

Стань мертвой водою, живая вода!
Поля наших душ опустели.
Над черной землею гудят провода,
И дремлют старухи в постели.

И снятся старухам горячие сны,
И тают замерзшие годы.
И сходятся зимы к подножью весны,
И тянутся к Солнцу подводы.

Но внуки не помнят чужое тепло,
Которое мир не согрело.
Что было – то было, и мимо прошло,
И ветром в полях просвистело.

* * *

На дно горячих глаз
Навеки ярость спрячу.
Но буду я на вас
Теперь смотреть иначе.

И в призрачном кругу,
И в яблочке мишени
Я разглядеть смогу
Все контуры и тени.

Но знайте: целясь в вас,
Сама в себя стреляю.
И в каждом каждый раз
Живу и умираю.

* * *

«Уйти в бега, сойти с ума»
Я и на краткий миг не смею,
Когда тоскую и жалею
О чем не ведаю сама.

И вдруг в угаре золотом
Увижу – Солнце снова встало,
И открываю мир сначала,
Оставив горечь на потом.

А кто-то шьет мою печаль,
Лучей распутывая нити.
И больше всех других открытий
Мне солнца утреннего жаль.

И, как подсолнух, я тянусь
И слезы черные роняю
В полынь и пыль родного края,
И вдоволь света не напьюсь.

* * *

Тяжелая ярость моя, как волна,
Что в стену глухую летит без оглядки.
Я в миг столкновенья на свете одна,
И привкус беды не соленый, а сладкий.

Глухая стена, о которую вновь
Разбиться готова – стоит нерушимо.
Идите вдоль берега – дальше и мимо,
Не зная, что рядом соленая кровь.

Я стену себе выбирала сама,
И было вольно о нее мне разбиться.
И снова волна, поднимаясь, клубится,
От ярости белой лишаясь ума.

* * *

Качались ветки за окном,
Мне передав свое смятенье...
В порыве перевоплощенья
Дождь по стеклу стекал огнем.
По воле ветра плыл мой дом,
И не было в ночи спасенья.
Сквозь сеть густую тишины
Струясь, просеивались звуки...
Я знала боль чужой разлуки,
Чужой неведомой вины,
И с кем-то прочной нитью муки
Мы были там сопряжены.

* * *

Когда метель упала с ног,
Не сделав белым снег,
Когда до сердца мир продрог
И сутью стало – «нет!»,

Я, дав себе обет молчать,
И, не вступая в хор,
Пошла одна рассвет встречать
На дальний косогор.

И новой жизни красный сок
Был горек, как всегда,
Но я, земной ее росток,
Одна сказала: «да!».

* * *

А город, как сердце больное,
В тяжелой тоске кумачей
Своей захлебнувшись виною,
Не твой он, не мой – и ничей.

Остывшая сила вулкана
Под пеплом сожженных времен.
Господь ему не дал тумана –
Прикрылся покровом знамен.

И, призраки прятать не смея
В багряных своих лоскутах,
На вечном ветру каменеет, –
Сам ветер, и призрак, и прах.

АНТИГОНА

Ну, что ты шепчешь, мой суфлер,
Ты видишь, я не помню роли.
Не мне диктуй чужую волю –
Здесь каждый сам себе актер.

О, что мне зрителей укор !
Идет игра до первой боли.
На сцене я одна, как в поле,
Где дальний теплится костер.

Нас ослепил софитов свет!
Здесь сцены не было и нет,
Мое не замкнуто пространство.

Иду на дальний свет огня.
Поют метели для меня
Земную песню вечных странствий.

Монолог Антигоны

Зачем нам мертвых хоронить–
Себя мы заживо хороним.
Мы души в мертвый Стикс уроним,
Чтоб по теченью плыть и плыть.

Чужой вины хлебнув из чаши,
Я этой горечью полна.
Что брата мертвого вина?
Ведь правота виновней наша.

Под зыбким золотом песка
Я погребла его измену,
Чтобы в ошибке сокровенной
Осталась жить его тоска,
И вечный страх земного плена.
На все грядущие века
Бессмертны мы. Не плачь, Исмена!

* * *

Когда героя нет,
Что делать героине?
Когда горячий свет
В глазах бессонных стынет.

Любовь моя, беда!
Есть этот край Вселенной,
Где мы с тобой всегда
В трагедии нетленной.

Где вместе мы умрем,
Чтобы опять родиться,
Где вечности проем
Откроет наши лица.

О, сонных дней сюжет
В минутной мелодраме...
Когда поэта нет,
Не быть Прекрасной Даме.



* * *

У театрального крыльца
Горят сентябрьские клены.
А мне б Офелии влюбленной
Не видеть бледного лица.

Мечтала всех соединить
Она в одном просторном доме
И стол большой на всех накрыть,
Не зная, что живет в Содоме,
Не ведая, что всем н е б ы т ь.

Зачем же девочке безгласной
Трагедии суровой нить?
Таким ли Гамлетов любить
В тоске убийственно напрасной?

Когда на части мир разъят
И над бедой кричат вороны,
Пусть Гамлет вместе с Антигоной
Минут последних выпьют яд.
В огне сентябрьские клены.
Горят сердца. Миры горят.

ВЕСЕЛЫЙ ЧАС

Генриху Ованесовичу Алтуняну

Я подавилась собственным молчаньем
И все слова навеки потеряла.
Их произносит кто-то за меня,
А я кричать и выть могу. И только.
И вижу я: от крика моего
Срывает ветки ошалевший ветер,
И стаи птиц испуганных летят,
И, содрогнувшись, гром в ответ грохочет.
И только вам не слышно ничего:
Вы от рожденья слепы, глухи, немы.
Такой и я была еще вчера,
Пока молчанье горло не сдавило
И чуть совсем не задохнулась я.
И лишь пространство криком прошибая,
Я вновь свое дыханье обрела,
Как будто бы я родилась еще раз.
Узнайте же: о тех кричу, кто умер,
Кого молчаньем убивали мы,
И кто в молчаньи нашем задохнулся.
Узнайте же: о тех кричу, кто жив,
Но кто еще так выть не научился,
Чтоб гром гремел и сыпалась земля
На головы глухих, немых и тихих.

* * *

И лучше не знать никогда,
Кто здесь перед кем виноват,
Поскольку, решенье приняв,
Ты с правым разделишь вину.
Как лодка, качает тоска
Меня на высокой волне
И медленный-медленный день
Сквозь круглое солнце течет.
И смертной тоскою полны
Глаза у любого из тех,
Кто тысячу раз обрекал
Другого на ту же тоску.
Но этого я понимать
Не смею вовеки веков,
Когда на своих и чужих
Нас делит упрямая боль,
Когда на своих и чужих
Нас делит дорога одна,
Где каждый в своей колее
С которой ему не свернуть.
А, главное, делит нас то,
Что памятью в мире зовут,
Что в мутном растворе беды
Растет, как прозрачный кристалл.
Я жалость, как суку, гоню,
И ей же бросаю куски,
И слушаю вечный скулеж,
Что каждый во всем виноват.

Антимонолог

Одно яз двух мы помним ремесло,
Одно из двух нам суждено призванье.
Куда тебя в потоке занесло
И как придумать этому названье?

Живем в бреду. И чем реальней он –
Тем призрачней становимся мы сами,
И каждый день расходимся кругами,
И сам себе ты жалок и смешон.

И этот смех в бреду – всего страшней.
И жертвы здесь и палачи смеются,
И вместе пьют, чтоб часом не очнуться,
И общий бред связал нас, будто клей.

А если так – чего уж тут мудрить!
Тебе с поклоном дань приносит город.
В рубахе.красной – туг, как петля, ворот,
Но ты живешь! И будешь долго жить!

* * *

Мы теряем себя среди улиц
И дороги домой не находим.
Белым оловом зимнего полдня
Заполняются медленно взгляды.
А домой возвращается кто-то
Ни себе, ни другим не знакомый,
Возвращаются голые души,
Потрясенные тем, что вернулись...
В то же время тела наши бродят,
Превращаясь в безликие клетки
Существа, что зовется толпою,
Существа, о котором все знают
Только то, что оно безголово
И бессмертно, как мох или плесень.
Из своих завороженных комнат
Мы за ним наблюдаем украдкой.
Каждый помнит, что стал его клеткой,
Каждый знает, что сам себя спрятал.
И вина первобытной амебы
Перед кровью убитого зверя,
И голодная волчья усталость –
Все слилось в одинокой молитве,
Что душа посылает в пространство.

Диалог

– Вам больше всех надо?
– Да, времени мало...
– Чего вам неймется?
– Мгновенья легки...
– Известно ли вам, что последний смеется?
– Смотрите, как мы от себя далеки...
Смотрите, у самого края сознанья
И вас, и меня пустота стережет.
Но души свое совершают призванье –
Свободный, огромный и вечный полет.
– Куда вас несет?
– А туда, куда рвется
Душа моя, чтобы себя же найти.
– О стену ударитесь – лоб разобьется!
– Лишь сами мы – стены на нашем пути...

* * *

И черт нас не берет,
И Бог нас не карает.
Но каждый, кто живет,
Однажды умирает.

Какая власть спасет,
Когда сомкнутся дали
В агонии высот,
В мелодии печали?

Кому оплакать вас,
Безжалостных и нищих,
Когда веселый час
У века выбьет днище?

Заглянет луч, скользя,
В забытую аллею...
Жалеть о вас нельзя.
Но все-таки жалею.

* * *

Когда к отчаянью привыкнешь так,
Что спишь, не просыпаясь, по ночам,
Обед готовишь, сына водишь в сад,
И в праздники друзей к себе зовешь, –
То кажется, что твой спокойный дом
Стеклянной банкой оказался вдруг.
И в этой банке наглухо закрыт,
Ты видишь мир сквозь толстое стекло,
Хоть лоб разбей, хоть криком изойди, –
Ни от кого не отведешь беду,
Как будто это фильм или сон,
Где только умирают наяву.
Я со своей бедой разлучена,
Отчаянье – дыхание мое,
Вздохнешь – и затуманится стекло,
На краткий миг стирая контур дня.

* * *

На пулю в затылок не станем пенять.
Здесь каждый лишь сам в себя выстрелить может.
Что принял ты сам – никому не отнять,
Что знаешь ты сам – стало собственной кожей.

Здесь каждый себя под конвоем ведет,
И каждый боится себя до икоты,
И каждому сзади мерещится кто-то,
Кто шага неверного хочет и ждет.

Монолог

В конце концов, и, солнцу задан путь.
Над памятью еще никто не властен.
Закрыть глаза – и вспомнить что-нибудь,
И что ни вспомнишь – то и будет счастьем.
Себя не жаль – известен ход игры,
И он вовек не может быть нарушен.
У них в саду уже созрели груши,
И яблоки срываются с ветвей
И падают в засохшую малину,
И старый дом подставил солнцу спину
И вспоминает всех своих детей –
Отца, и мать, и умершего деда.
И памяти горячие лучи
Сквозь сотни лет пронизывают души,
Навек друг с другом сопрягая их,
И жаркой ночью воздух глух и тих,
И, призрачные, в нем витают беды
Тюрьмы, сумы и горькой той победы,
Которую отвергнуть не посмел.
Да примет в мире каждый свой удел...

* * *

А дальше степь, и эти перелески
Чернеют, будто траурные ленты,
И солнце на большой цветок похоже,
Который прямо у дороги вырос...
Из всех дорог, всегда ведущих к Риму,
Есть лишь одна, что от него уводит,
И провода над ней полны той силы,
Что может вмиг их оборвать и вскинуть
Десятки щупалец в звенящее пространство.
И рельсы той дороги так лукаво
Блестят вдали, и кажется, готовы
Вдруг от колес тяжелых уклониться,
И уползти в траву глухих обочин,
Или обвить состав холодным телом,
И превратить в немую груду лома
Все то, что к цели движется и рвется...
Пути себе никто не выбирает,
И я, стремясь душой своей и сердцем
Идти по той единственной дороге,
Что путником тебя навек избрала,–
Я еду в Рим, и звонкие вагоны
Спокойную рассказывают сказку,
Как жить и быть совсем легко и складно.
Но вижу я лишь встречное движенье,
Которое тобою управляет,–
И боль твою который год глотая,
Давясь виной и яростью бессильной,
Я забываю о предназначеньи,
Тебе навек подаренном судьбою,

За то, что ты светлей меня и прочих.
И погружаясь в горькую минуту,
Опять я вижу степи, перелески,
И дымный свет коварного пространства,
Которое, впитав твою неволю,
Еще вольней под белым солнцем дышит.

* * *

Ты знаешь ли, зачем и в тихом доме
Собой ребенка закрывает мать,
И сон пространства хочет удержать,
Когда светлеет ночь на переломе?

Мы все проснемся в яслях на соломе,
Нам всем дано дары волхвов принять,
Но как в себе свой первый сон понять
И сохранить в Эдеме и в Содоме?

Темно, тепло, – глаза привыкли к мраку,
И где-то лает за окном собака...
Но этот миг уже необратим,

И потому, вовек не веря стенам,
Собой дитя закрыв от всей Вселенной,
Встречает мать рассвета серый дым.