Безмолвие – это душа вещей.
М. Роллина
***
Красные кулаки зари
ударили в барабаны,
и кружатся над снежной равниной
бледные лики ветров.
Угрюмо и бедно
прошла наша ночь
в сиянии нищего солнца.
Пусть кто-то за нас проживет
и сумеет,
что мы не сумели.
Но все же еще нам одно
осталось: блаженство прощаний.
***
Это было под знаком Весов,
когда Земля вступает в область предчувствий,
и неизбежное связывает все живое.
Клочьями синей шкуры
за плечами прохожих шевелились тени.
По шоссе пролетали машины
и бесшумные сполохи заплетали окошко.
Душа тяжелела, как плод. Я вышел из дому,
как уходим мы все – одиноким,
как уходим мы все – возвращаться.
О сверкающий месяц рождений!
Что было – не будет.
На высоком
галилейском закате
лежат мои темные нивы
в неостановимой тревоге.
***
Если удел мой – лишь межи,
ограды и стены,
то зачем же
мне тесно
даже в желаньях?
Тесно ждать
и любить,
отдыхать
и ходить на работу.
Тесно себя сознавать
и сознавать,
что себя сознаешь
и что это сознание – тесно?
***
Я здесь, а ты везде –
в реке, в кусте сирени
и в зеркале, и в камне,
ты – везде.
Горит багряным лес,
и твой бесстрастный взор
прозрачные смыкает горизонты.
Безволье. Пустота.
Пожухлая трава
торчит на спинах порыжелых кочек.
Обманчивы печали прошлых лет,
движенья мысли
и биенья сердца!
Обманчив край болот.
Я – здесь. Но ты – везде.
***
И опять этот край
с этим сонным полуденным солнцем,
где глина созревших хлебов
наплывает на глины обрыва,
и сад мне на плечи кладет
узловатые серые ветви...
Как будто поют голоса
опять за дверьми золотыми
еще не изведанных лет,
откуда я грустный – пришел.
***
Угрюмые праздники – были,
Трепетали соцветьями флагов,
И солнце текло,
И ложились снега,
Чтобы скоро растаять.
Я жил, я кого-то обидел,
И кто-то обидел меня.
Обиды истлели,
Сомкнулись ладони времен,
Ты помнишь меня?
Ты мне веришь?
За тонкой, за жесткой листвой –
Сияние жаркого полдня.
***
Деревья, заборы, мосты
плывут через вечность
или то вечность течет
сквозь деревья, заборы, мосты?
Вещность и вечность –
две ноты в дыханьи едином,
два факела, сливших
гудящее, нежное пламя.
Но есть еще третье,
что их заставляет сливаться,
что более вечно, чем вещность
и более вещно, чем вечность.
Оно не имеет названья.
***
Это капли слепого дождя
свернулись клубочками пыли.
Это невечная вечность моя
исчезает вместе со мной.
Сквозь уши оратора видны
очертанья грядущей дороги.
Это детство моё бредет
и оставляет следы.
***
А время кругами взошло,
и висит в нем увязшее солнце.
Улыбки и слезы в лице –
остались улыбки и слезы.
Трамвай на мосту
неподвижно летит
меж двумя берегами.
И сердце – как солнце – висит
между пиками сердцебиений.
Мы, словно осы в янтарь,
вплавлены в полдень,
и рук
нам не поднять,
не разъять
золотые оковы покоя.
***
Вот светлая клетка любви,
вот угрюмая клетка печали –
Белые стены плывут
в запахах прожитых лет.
Утро старинного дня
поет с петушиных насестов,
И затуманенный взгляд
в розовой зябнет воде.
***
И остались слова,
словно посмертные маски.
Слова – оболочки,
что названы песней.
Горькие травы могил,
пыльные летние травы.
***
Железная тропа тянулась вверх,
и солнце дня в пустынном тлело небе.
Как тяжкий вздох, зубчатый горб горы
вздымался над развалинами дома.
Его мы долго строили с тобой,
потом его мы долго разрушали.
Здесь обрывался нашей боли крик,
и обрывался шаг безглазой славы.
Над пыльным руслом высохшей реки
желтел застрявший в сучьях череп ветра.
***
Сшибаясь, кружились пласты
и в треске костей
прыгало бледное солнце.
И полегли они смертью –
богатый и бедный,
глупый и умный,
счастливый и рядом – несчастный.
И торчали из синих сугробов
их желтые пятки.
И шел по земле – Никакой
и смерть попирал,
повторенный во множестве множеств.
***
Проступили черты в темноте,
открылись глаза
и смотрели в прозрачность.
Вертелся мир двойников.
Двойники двойников повторяли движенья.
Их губы горели
на фоне решеток со львами.
Каждый словами владел
с лучезарным обильем оттенков,
и странно не ведал никто:
он был настоящим иль мнимым.
Я листал эту белую книгу
при свете ночных фонарей.
***
По уступам
музыки черной
я спускался к тебе.
Ловили
чуткий мрак золотые пальцы,
колыхался
глиняный Космос.
По земле проходили войны
в гуттаперчевых шлемах.
Дети,
подрастая, бежали в школу.
В петушиной тоске
с подмостков
декламировал бледный Гамлет
в распашонке плаща,
со шпагой.
За оградой дымили трубы,
и стояли кресты над пеплом
на задворках
шестого чувства
под широкой луной мидийской.
***
Я видел, как розовый воздух
дрожит меж землею и небом.
Я видел полет насекомых
над ночными полями страниц
и пожары холстов,
где в конвульсиях огненных красок
сгорало лицо Человека.
Я видел, как жирные боги
хлестали коньяк из ладоней,
а после – на спинах авто –
плясали
свой древний языческий танец.
О марево мыслей, полетов, пожаров и плясок!
Я видел, как плачут титаны
в жизненной клетке,
но вам отдаю – только песни.
***
Дымный ангел в вечернем небе
пролетал на воздушных лыжах.
И скользил голубой троллейбус
по краям золотого среза.
Пробиралась в него ты боком,
в суете находила место,
а потом из окна смотрела.
Мощь незримых соотношений
колебала весы минуты.
И во мраке слова пылали,
словно розы в проруби черной.
***
Опухшие сумерки тихо
плетут шороха бессонниц.
В мокрой шкуре асфальта
дымятся серые звезды.
По деревьям – клубками страха –
качаются лица мертвых.
Пыльная амальгама
бесследно слова глотает,
и кружит совиный ветер
над знаками перепутий.
Страшен час вечерних раздумий,
паутинность прикосновений.
***
Бессилием душ это было,
и вот результаты:
каждый имеет сполна
все, что желанно ему.
Но мерой их счастья – увы! –
нам не измерить надежды.
Кто гибель услышит твою,
пройдя сквозь волокна тумана?
Кто станет мираж целовать
и отвернется от хлеба?
В горящих квадратах навеки –
сон, глухота, пустота.
***
Гремит водостоками ночь.
Словно кровельный лист,
кувыркаясь, уносится голос.
И еще есть такое,
что пляшет
зеленым туманом
на рельсах.
Зрачки мои – корни
сосущие месиво ночи.
***
Так о чем же еще здесь, о чем,
чтоб не выбросить слова из песни?
Дух и плоть
воедино здесь слиплись
и проходят в пальто и шляпах.
Где угодно их путь рассеки –
одинаковы будут отрезки.
Они гармоничны насквозь:
их конец равнозначен началу.
***
Метельщики сонных улиц
на метлах качают небо.
Безутешно пахнет бензином
молодая трава обочин.
В утробе далекой бури
танцуют костры и ветки.
И на щеке, скользящей
от темных истоков к устью,
Уже развернула кольца
ржавая змейка утра.
***
Красные крылья тоски
обнимают полнеба.
Тетрадь на столе,
и страница – как снежное поле.
Иди, погибай
с заплутавшими в белых сугробах.
Красные крылья тоски
обнимают полнеба.
***
Выплыли лица судей
и погасли как серое солнце.
И голос звучал в темноте,
И, обезумев,
летели трамваи,
оставляя за собой
штопоры лопнувших рельсов.
В сетке, как птица,
билось горбатое слово.
Мир! О мой мир!
О, мой радостный праздник надежды!
Дымные сосны. И камни.
Безлюдье. Пустырь. Тишина.
***
Золотом дальнего леса
очерчены межи
твоих соответствий.
Твоих – говорю
потому что своих не имею.
Как просторно легли косогоры
с натеками пашен!
Мысль моя в миге твоем
помнит себя – другою
помнит тебя в этой мысли – другой.
***
Мы еще раз
сведем наши счеты.
Это я! –
крикнешь ты в ослепленьи.
Это я! –
повторю я упрямо.
И сольет голоса наши эхо
и умрет среди веток.
***
Сквозь души предметов
прошла моя скорбь,
прошла и вернулась.
Бесплоден был путь,
безрассуден,
под гневным, безжалостным солнцем.
И стал я бессилен с тех пор
под ласковым солнцем земным.
***
Я ее выдумал сам
и поселил в тихом доме – над речкой.
Волны шумели,
шуршали багряные листья,
и звенящий пепел
сыпался на подоконник.
Белые птицы
кричали во мраке Вселенной.
Я уходил на работу,
а по ночам
скитался в пустотах бессонниц
и слушал их жесткие крики.
Я знал, что она там – живет.
Остальное мне было не нужным.
***
Сегодня попрощался я с бедою,
Завтра я со счастьем попрощаюсь.
В светлой бесконечности прощаний,
Словно в зыбке, проплывает поле.
В тонкой тишине звенит татарник
Пересохшим и колючим телом.
И стоит луна, как будто юность
Никогда на свете не кончалась.
***
Условность слов – о счастье, о любви
была грустна, как всякая условность.
Я не хотел, но ты изобрела
сама все правила
и верила им долго,
и убивать их стала ты сама.
Их смерть была не страшной никому.
И гаснул день. И ветер дул, как прежде.
И у дороги пыльной за окном
упруго гнулись кустики полыни.
***
Отпускал я тебя без боли,
отпускал я тебя – далеко.
В свете яблонь
шумела речка,
переливаясь
луной и ртутью.
Не беда нас с тобой делила,
не обеты соединяли!
Но пульсировал легкий купол,
к синим звездам тянулись травы.
Ничего не могла ты вспомнить
и лица поднять не посмела.
***
Это лунная перхоть времен
на тропинках и крышах.
Упреки напрасны,
здесь все безымянно,
я тоскую – она серебрится.
Губы и красные маки
плавают в сумраке зыбком.
Мы – куколки в коконе плена
шепотов и сияний.
***
Золотой забывчивою ночью
веет сладкий ветер поцелуев.
Закружились волосы тумана,
пыль дорог смешалась с лунным светом.
Ты не знаешь, почему мне грустно,
я не знаю, отчего светла ты.
И летит Вселенная к истокам,
к первым вздохам заповедных капель
Золотой забывчивою ночью.
***
Крыльями машет закат,
и белозубая речка
хохочет под ветром.
Тянутся нити от сердца
к одушевленной земле.
В воздухе пахнет незримым –
Словами, что скажутся завтра,
потерянной кем-то улыбкой,
вчера не взошедшей звездой.
***
Здесь прошли времена,
государства, народы,
отзвучали победные клики
и сонмы единственных слов.
Стоит золотая вода,
отражая закатное небо.
Только птица трепещет вверху
в паутине из собственной песни.
***
Пространства. Осоки. Болота,
где ветер ленив и безволен.
Берез золотые дымы
вплелись в мои легкие годы.
Я – путник, я – пленник движенья,
и нету мне дома.
Все, что любил – за спиной,
все, что люблю – впереди.
***
День проходит в спешке и заботах,
трудовой, с тяжелыми руками.
Он не выйдет за свои пределы,
сам – тюрьма, и сам в тюрьме той – узник.
Ты работай! Но за цепким кругом
пусть всегда твой взор пребудет ясным.
Только в грусти, легкой и бесцельной,
светится душа и тайна мира.
***
Как наивны кресты
на закате
над землей остывающей – в небе!
Ничего не дано нам убить,
даже памяти,
даже надежды
в тусклых окошках.
Мы воскреснем – в печали
и руки сомкнем
над крестами,
над небом.
***
За горькою судьбой –
обиды злая плесень,
Ошибок – не моих
и не твоих утрат.
И весело тебе,
Но мы с тобою квиты:
Я плачу, ты живешь,
умру – заплачешь ты.
***
Вот моя вольная воля –
острее смотреть и видеть.
Блаженны лица у спящих,
даже лица убийц – блаженны.
Их проясняет неведенье,
а, быть может, исполненность долга.
Зеленые волосы ночи
склонились над темной тетрадью.
***
Собрание атомов – ты –
надеешься, плачешь, смеешься,
четко в квадрате окна
вычерчен твой силуэт.
Город раскинул внизу
улицы, скверы, проспекты,
и, словно искра в костре,
в небе блеснул самолет.
Мир не изведан тобой
даже и в крохотной части...
Из вечности в вечность течет
весь он – с тобой – сквозь тебя.
***
Эти нежные краски зимы
томят нас бессонницей снежной.
Темная бабочка губ
кружит над лицом твоим зыбким.
На розовых скрипках
играют метели
мелодии странствий.
Упреки напрасны,
слова – улетают,
здесь все – безымянно.
Простерла ладони Печаль
над временем и над любовью.
***
Вертикально взлетели зрачки
над угрюмой пустынею часа.
Твой вздох прошумел
по пескам и по травам кварталов.
И кровь на губах запеклась,
и змеиное тело
лениво свернулось на камне.
***
Шелесты неба ночного
нам равно сулили удачу.
Плакали армы к дождю,
больней становились упреки,
И, забегая под крышу,
трепетал желтоногий камыш.
Но я научился терять
все, что терять было страшно.
Я наметил на белых листах
границы сердцебиений,
а рядом поставил убогие, нищие даты
сугробов,
ветров,
ожиданий.
И остался один под звездой,
ледяною и острой, как скальпель.
***
Когда вы сомкнете мне веки,
взгляните на небо.
Там прекрасный цветок
расцветает в пространствах времен.
Смотрите живыми глазами
и не вздумайте плакать.
Все было – как надо, как стоит.
Моим был прекрасный цветок,
теперь он останется – вашим.
***
На кристаллах багрового цвета
пляшут веселые мысли.
Безмерны просторы сознанья,
где люди хохочут, как боги,
где пропасти все преходящи
и лишь ожидание – вечно.
Бесцельным штришком
Ты скользишь, удаляясь,
Ледяной геометрией улиц.
И алые блики
бесстрастно играют на алом.
***
Утром дул с афиш театральных
прямо в душу неоновый ветер.
И считала она с улыбкой,
сколько лет от любви до смерти.
Хмурый Бог опускал ладони
на квадраты домов и пашен.
Это перья сияний снежных
трепетали в лазурной чаше.
***
За тонкою сеткою смысла
одно остается: дорога –
обочины в жухлой траве
и головешки грачей.
В электрических дугах
погасло сиянье,
и серые стынут дома
на серой пустынной заре.
Здесь мы любили,
здесь отражались мы
в пасмурных окнах.
За тонкою сеткою смысла
одно нам осталось – дорога:
здесь никогда мы с тобой
не скажем уже ничего.
***
Вот и остался я – тихий,
нарушив все клятвы,
обеты предав.
Тихий – как полночь
в серебряном лепете струй
неутомимого марта,
что прибивает к берегу смысла
лишь щепки утопий.
Господи Боже мой! Чего же Ты хочешь,
что ищешь во мне
крохотном и бессильном?
Или это не Ты,
а – она
расплескивает свои глаза
в мою душу,
угрюмую душу
певца селений, не имеющих имени?
Я умер давно. И смерть свою знаю
в призрачных улицах
бесконечных бессмертий.
