Из любви и беды вырастают стихи

Лилия Бельская

Еженедельник «Семь дней», приложение к газете «Новости недели», Тель-Авив,16.01.2003

Твоё имя тук, твоё отчество.
Помоги мне, дух, помоги мне, Бог,

Признаться, до недавнего времени я не читала стихи Марлены Рахлиной и не слышала её песен, а знала о ней только то, что была она подругой замечательного поэта, человека трудной судьбы Бориса Чичибабина/.  

А теперь мне хочется, чтобы как можно больше читателей узнали и полюбили поэзию Марлены. И я попытаюсь сейчас хоть немного познакомить их с ней самой и с её стихами.

Родилась Марлена Давидовна в 1925 году в Ленинграде, а выросла и жила всю жизнь, и по сей день живёт, – в Харькове. Родители дали дочке ультрареволюционное, модное в 20-е годы имя, состоящее из начальных слогов фамилий двух вождей мирового пролетариата – Маркса и Ленина. И отец, и мать были истинными марксистами-ленинцами, что не спасло их от сталинских репрессий. Им повезло вернуться в середине 50-х годов из лагеря и быть реабилитированными, но прожили они после этого недолго. А дочь, любя родителей и печалясь об их судьбе, отвергла коммунистическую идеологию и тоталитарный режим с его тиранией, неправосудием, преследованиим инакомыслящих.

и смачно втыкали под ногти иглу…

Кого выдворяли, кого водворяли,

А мы всё сидим, как сидели, в углу.

Суровым судом судит поэтесса не только палачей, но и себя, и молчаливое, покорное большинство, которое десятилетиями терпело, соглашаясь жить и без любви, и без Бога, и без души, твердя: проживём, обойдёмся, не надо…

Пейзаж моей родины неувядаем:

багровое знамя, да пламя, да дым…

а мы всё сидим, всё сидим, всё гадаем,

что завтра отнимут? А мы – отдадим!

                                            (1975)

А в 90-е годы, думая о советской эпохе, Марлена Рахлина испытывает чувство нестерпимрго стыда и вины за свою относительно благополучную жизнь.

В глаза глядеть? Не вспоминать про это?

Анкеты составлять? Писать ответы?

детей рожая, к лекциям готовясь,

трудясь, «соображая на троих»…

Какую же жизнь прожила Марлена Рахлина? Во время Отечественной войны, попав в эвакуацию, 16-летним подростком работала на оборонном заводе и получила медаль «За доблестный труд». В юности – в первые послевоенные годы – училась в Харьковском университете на филфаке, сочиняла стихи и песни, посещала «Литературные четверги». Как вспоминает её сокурсница Фира Раппопорт, живущая ныне в Цфате, Марлена была любимицей курса, всегда весёлая, улыбчивая, как светлый лучик. Спросишь её: «Чему ты так радуешься, ведь жить трудно, есть нечего, одеться не во что?» – и услышишь в ответ: «А я люблю!» Тогда она была влюблена в первокурсника-фронтовика Борю Чичибабина. После того как его арестовали и отправили в Вятлаг, Марлена трижды ездила к нему на свидания в качестве невесты. Правда, потом влюбилась в другого, позднее вышла замуж, но друзьями они остались навсегда. В одном из дружеских посланий, посвящ1нных ему, поэтесса писала: «О милый брат мой, каторжник и неуч!/ О, лучшее сокровище моё!/ Ни кесари, ни бедствия, ни немощь / твоё не перемелют бытиё!» А Борис Чичибабин в своём предисловии к одной из Марлениных книг оценивает её как «поэта истинного», подчёркивая, что в её поэзии ощущается «взыскательное мастерство», «умение быть своим собственным редактором» и «неназойливое, интимное, незаметное совершенство».

Семейная жизнь Марлены Давидовны сложилась счастливо: с мужем, Ефимом Захаровым, прожили они вместе почти полвека и вырастили двух детей. Он умер за год до золотой свадьбы. «Нет тебя и нет! и только боль/ – вот мученье, вот моя юдоль! / Нет тебя – и некуда спешить, / чтобы дальше жить и дольше жить…» Счастлива она и в своих детях и внуках. Дочь с семьёй живёт в США, сын стал деятелем правозащитного движения, представителем Украины в Евросоюзе, руководит книжным издательством.

Как хороши наши дети,

когда соберутся

вместе (давно не виделись –

увиделись на день).

Вот они ходят, садятся,

встают и смеются,

взрослые тётя и дядя…

…Верьте – не верьте,

а мне бы и рая не надо:

только смотреть бы, и видеть,

и слушать, и слышать!

Удачной была и педагогическая деятельность М.Д., многие годы преподававшей язык и литературу в разных школах, в том числе в исправительной колонии и в детском санатории. Ученики не просто уважали её, а обожали и, вырастая, становились её друзьями: «Почему они верят мне? Верят и дарят/ Пониманьем. Прошедшим и будущим дарят».

И сама она чувствовала себя счастливой и зачастую и в жизни, и в стихах повторяла: «Я счастлива была» Как справедливо отмечено в послесловии к сборнику «Чаша»: «Счастье – это дар, гораздо более редкий, чем талант. Совпадение этих качеств у М. Рахлиной делает её поэзию необычной, яркой, живой». А жизнь она воспринимает как чудо, тем более удивительное, что возникает оно «между тюрьмой и войной», что земля, «увлажнённая кровью», одаряет нас хлебом и цветами, а мир, в котором столько всего накопилось, «всё так же желанен и мил».

А главное чудо: шутя

Не смысля, смеётся дитя –

всё ведая, старец смеётся

Поэтесса словно откликается на знаменитые блоковские строки: «Пройди опасные года. / Тебя подстерегают всюду. / Но если выйдешь цел, тогда / Ты наконец поверишь чуду. / И наконец увидишь ты,/ Что счастья и не надо было, / Что сей несбыточной мечты /И на полжизни не хватило…» – и не соглашается с великим предшественником, продолжая верить и в чудо, и в счастье.

Программа всей жизни Марлены Рахлиной – «Одна любовь» (так называется её программное стьихотворение: «Что в жизни лучше любящего взгляда?»  Любовное чувство переполняет всё существо влюблённого, оно включает в себя доброту, нежность, заботливость, самоотверженность и отторгает злобу, ревность, расчёт, выгоды, оно противостоит отчаянию, горестям и даже смерти.

Я люблю тебя, и это значит –

всё равно мне, кто ты и какой:

дева ли, старуха ли с клюкой…

Я люблю тебя, и это счастье

без страданья, свет и тишина.

Я люблю тебя и, значит, страсти

Любовь и возвышенна, и погружена в быт, не превращаясь при этом в низкую прозу и проявляясь не в любовных уверениях и признаниях, а в делах и поступках, в повседневных, будничных заботах: «Я стану трудиться: водицы налью,/ я дров наколю, потеплей натоплю,/ и солью насущной твой хлеб посолю:/ всё это – тебе, вместо слова “люблю”»  В отличие от Марины Цветаевой, страдавшей от быта и ненавидевшей его, Рахлина сознаётся не без шутливости в своей симпатии и приязни к нему: «Быт – вот  мой убийца (…) ну, а я его люблю». «Всё же, братцы, если быть –/ надо есть и надо пить, / надо в чистеньком ходить. // Если ж кто не успевает, / у того заболевают / и голодные сидят, / и холодные лежат».

Больше видим, дальше слышим

Житейские тяготы, помогающие творить, – это, пожалуй, не тот «сор», из которого растут стихи, «не ведая стыда» (одуванчик, лопухи, лебеда, , «сердитый окрик, запах дёгтя) у Анны Ахматовой, которую М. Рахлина, как и Марину Цветаеву, считала своими поэтическими учителями, но старалась не подражать им.

По убеждению Марлены, главное, из чего вырастают и душа, и слова, – «из любви и беды». А беды ожидали её на творческом пути, который оказался тернистым. И самым тяжким испытанием стало многолетнее молчание, отлучение её от литературы и читателей. Первые рахлинские стихотворные сборнички появились в 60-е годы в Харькове, и лишь спустя четверть века вышла книга под символическим названием «Надежда сильнее меня» (М., 1990), вобравшая в себя ранние и зрелые стихи за сорок лет, то есть, по существу, избранное. А за эти годы были вызовы в КГБ и строгие предупреждения за чтение крамольных «стишков» и публикацию их в эмигрантском антисоветском журнале «Континент», аресты близких друзей, и среди них – Юлия Даниэля и Анатолия Марченко. Её саму судьба уберегла от сумы и тюрьмы, но  как казнила она себя, что не могла спасти погибших и помочь погибающим. Старалась жить по принципу «не верь, не бойся, не проси», но  опасалась предательства и заклинала: Не будем жить по-волчьи, останемся людьми».

Позднее посвящения друзьям будут собраны в сборнике Рахлиной «Другу в поколенье» (М, 1994), в названии которого перефразированы слова Е. Баратынского «И как нашёл я друга в поколенье, Читателя найду в потомстве я». Среди многочисленных адресатов мы находим имена Лили и Бориса Чичибабиных, Г. Алтуняна и Л. Пугачёва, А. Корягина и Л. Григорьяна, Лины и Александра Волковых, Ю. Милославского и Елены Гинзбург, Б. Окуджавы и А. Галича, М. Алигер и А. Межирова, Л. Эпштейна и Г. Померанца. Есть и «Сентиментальные стихи», адресованные Марлениной подруге, певице Фаине Шмеркиной, благодаря которой написана эта статья. Фаина организовала в Цфате вечер, посвящённый М. Рахлиной, и исполнила около 25 её песен (музыка сочинена как самим автором, так и исполнительницей).

Легко, как петелька за петельку,

Звенит твой детский голос, песенка,

Поэтесса часто обращается к жанру песни, порой придумывая к ним мелодии: « Песня о маятнике», «Песня о чужом окне», «Песня об улыбке», «Песня об одиноких музыкантах», «Песня  о лете», «Песня о море»; пишет о детях («Осторожно! Дети…», «Кукла», «Ребёнка древние глаза»), пересказывает сказочные сюжеты («Русская сказка в трёх частях», «Сказка с диалогом»). Вот как звучит в её интерпретации сказка Г.-Х. Андерсена «Гадкий утёнок»:

Я гадкий утёнок, но лебедем белым

А куры и гуси клюют меня больно,

а главное дело, что к тем – не хочу я,

Почему же гадкий утёнок не хочет к тем – к лебединой стае? А потому – «утячья гадкая спесь мне просить не даёт». Не правда ли, не сказочный, не предвиденный финал?

Когда-то Пушкин, перелистывая книгу своей жизни, признавался, что читает её с отвращением и льёт горькие слёзы. Владислав Ходасевич, глядя в зеркало, не узнавал себя, старого, седого и «мудрого, как змея». А с какими чувствами всматривается в пройденный путь Марлена Рахлина? Ей кажется, что это была чужая жизнь; «Нет, то была не я, не я! Не я глазами колдовала, не я губами целовала», гонялась «за молодой немудрой ложью», отворяла «дверь беде с нечеловеческою мордой», была женой, матерью, сестрой.

Чудная жизнь вдали осталась,

Гляжу, нак локоть опершись,

дивлюсь, волнуюсь, протестую.

Да, жизнь ещё не кончена. Зато ушли в прошлое самые страшные и подлые времена. Правда, подступили болезни и старость, стали умирать родные и друзья. Однако и тут М.Д. не теряет своего жизнелюбия и юмора. Неужели об одиночестве можно писать так иронично и лукаво: «Вот когда ты взялось за меня, / одиночество каждого дня! / Вот когда я сижу у окна / без малейшей потачки, одна..// Ну, и что? Нам не скучно – вдвоём с ироничным, лукавым умом, // и с любимым пиитом – втроём / мы заглянем в оконный проём, //Позвонишь – мы уже вчетвером, / позвоню я – и мы впятером, / даром, что, как и прежде, одна / я сижу у того же окна»? («У окна»). Даже в раздумьях о приближающейся смерти нет беспросветности и безысходности. И в старости можно с надеждой смотреть и в сегодняшний, и в завтрашний день. Как заклинание, повторяет поэтесса уроки, полученные за долгую жизнь:

Многому время учило меня,/ и научило немногому:/ жизнь проживать, ничего не кляня,/ и обхожденью нестрогому.  

Какому? – улыбнуться ребёнку, не клясться мужчине, быть сестрой женщине и не жалеть времени для людей: ведь у тебя нет ничего своего, кроме души и таланта.

лёгкой стопой по дороге иди,

В 1993 году М.Д. побывала в Израиле, гостила у младшего брата Феликса, проживающего в Афуле, и написала цикл «Стихи Израилю» – об Иерусалиме, где «Вечность с вечностью о вечном говорит», о детском зале «Яд ва-Шема»,  о русских репатриантах,  которым, по её мнению, живётся здесь плохо, бедно и скудно, «тоскуют умы, сиротеет душа», ибо «еврейскую скорбную землю русской не сделать», а сородичи сохранили русские повадки и русские души, и нечего было ехать сюда. Наверное, если бы Марленин приезд состоялся сейчас, в наши дни, её суждения изменились бы, как переменились бы за 10 лет русские израильтяне. Возможно, не было бы и такого её заявления: «На весь мир себя прославил, /а меня не изловил ) бледно-розовый ИзрАиль, / мой жемчужный ИзраИль!».

Последнюю свою книгу М. Рахлина назвала «Чаша» (Харьков, 2002)[1], имея в виду фразеологизмы «чаша жизни», «чаша бытия» и, вероятно, припомнила лермнотовские строки: «Мы пьём из чаши бытия / С закрытыми глазами, /Златые омочив края / Своими же слезами»… Завершает сборник стихотворение «Как будет…», написанное в античном духе, - о мелочах жизни, радующих нас на старости лет: кофе и чай с печеньем, вино и варенье. «Вон ребёнок пошёл, гляди, какой он комичный, / ух, прелестный какой, ну просто умопомраченье!»  А если напишутся стихи, «жизнь прекрасной будет казаться».

Это мелочи всё, а главное –

 жизнь - не навсегда:

В творчестве Марлены Рахлиной поражает её способность создавать поэтические образы из абстрактных понятий, из привычных разговорных «да» и «нет» («Да» или «Нет»), из временных наречий «всегда» и «никогда» («Страшусь двух слов…»)  или «потом»:

Весь бред моих 14 лет,/ все лужи, вся капель прозрачных вёсен… / О, только «да»! Не говорите «нет»! / Потом, потом, когда настанет осень! // Когда взойдёт вечерняя звезда, / и журавли потянутся обратно, / потом, когда настанут холода, / потом, когда на солнце лягут пятна! // Потом, потом… Идём своим путём, / хоть нас, сбивая с ног, несёт цунами, / и тонкий голосок: «Потом, потом!» / звенит, повсюду следуя за нами.

А умение поэтессы давать неожиданные и парадоксальные концовки заставляет и удивляться, и восхищаться: « И мир как протянутый кукиш… А нового больше не купишь!» («Спала я…»), «Вот жизнь прошла – а я жалею дня!» («Вот день прошёл…»). Или, к примеру, шуточное и трогательное стихотворение:

и некрасиво: слышать недосуг

и, умолкая, собиралась в гости,

запрятав от насмешек и битья

Ожидали ли вы, что таким будет конец? Я – нет. А ведь труд автора над словом и стихом кажется совсем не заметным, и обычно поэтическая речь льётся как будто сама собой, просто и естественно, с частыми повторами. Это и есть то мастерство, о котором говорил Б. Чичибабин.. Перечитайте последнее стихотворение, прислушайтесь к ритму – и вы услышите прерывистое дыхание взволнованного, возмущённого человека.

Будучи филологом, Рахлина нередко сочиняет стихи на литературные темы – о старом, зачитанном романе, в котором торжествует добро, а зло повержено («Старый роман»), об обманщице Музе, которая взывает к поэту, смущает, соблазняет его – и покидает («Прощание с Музой»), о «чеканном, чистом, чётком ямбе» (Гимн ямбу»), о славе и забвении («Ну, что, брат Пушкин?..»). В стихотворении «Что останется?» поэтесса утверждает, что многое исчезнет после нашей смерти, но останется душа, «как пушинка, как пылинка», и останется трава на придорожном холме, « И останутся Слова!» Ответ, близкий к выводу Иосифа Бродского: «От всего человека останется часть / речи. Часть речи вообще. Часть речи»,

Благодаря Бога за то, что дал ей «и тонкий слух, и скромный дар, и счастьем приветил», Марлена Рахлина поклоняется «царственному слову» (А. Ахматова):

и силою владеет – только Слово,

Автор, Лилия Бельская,  – доктор филологических наук, до переезда в Израиль – профессор педагогического института в г. Алма-Ата (Казахстан). Живёт в г. Цфат.