"...Когда нас посадили, и зарубежное радио передало наши адреса, в наши дома стали приходить новые люди и возобновлять знакомство старые друзья... Борис Ладензон привел в наши «прокаженные» дома две прекрасные семьи: Бориса Чичибабина с женой Лилей Карась и Марлену Рахлину с мужем Ефимом Захаровым.
Я обращаю внимание современников на отважный шаг этих людей. Они по зову сердца пришли не просто к друзьям друзей — они пришли в дома «политических сидельцев». И это в то время, когда наших родственников и знакомых увольняли, исключали и снимали;
когда наши семьи каждодневно ощущали вокруг себя вакуум;
когда бывшие сослуживцы, однокашники, завидев нас или наших близких, перехолили на другую сторону улицы;
когда наши дети в школе становились изгоями, —
словом, когда всеобщий страх (и всеобщий сыск) и покорность достигли апогея, они по велению своих сердец спокойно пришли в наши отверженные дома и сами протянули нам и нашим семьям перную руку дружбы.
Борис Алексеевич Чичибабин и Марлена Давидовна Рахлина не просто выдающиеся поэты нашего времени, они великие Граждане нашей Земли. О каждом из них можно (и нужно!) писать серьезные исследования, и не только литературоведческие, но и человековедческие.
Оба они учились после войны на филфаке Харьковского университета вместе с Юлием Даниэлем и Ларисой Богораз. Это тот самый Ю. Даниэль, который вместе с Андреем Синявским открыл серию громких «постотгепельных» процессов, когда Брежнев судил писателей за их произведения. Это та самая легендарная Лариса Богораз, которая с друзьями вышла на Красную площадь, спасая честь нашей огромной страны после оккупации свободолюбивой Праги...
Марлена Рахлина была влюблена в Бориса и, когда его арестовали, она «умудрилась» трижды съездить к нему на свидания, не будучи, так сказать, повенчанной. Ее, к счастью, не тронули, «зато» в 1950 году посадили на 10 лет ее обоих родителей. Эти честные люди еще до войны имели неосторожность в каких-то партийных анкетах написать (у членов партии не было и не могло быть тайн от партии!), что они голосовали где-то за Зиновьева, а как-то за резолюцию Троцкого. И хоть война уже победоносно кончилась, Сталин не собирался «почивать на лаврах», как тогда говорили. Десять не получилось (самому тирану пришлось подыхать), но по пять лет все-таки старики отсидели.
И вот эти люди — Марлена и Борис, к тому времени уже известные поэты, — не просто не побоялись ходить в дома «антисоветчиков», а, приходя на наши дни рождения, каждый раз приносили очередные «антисоветские» стихи. Дружбы с нами им КГБ прощать не собирался. Сразу же после своего пятидесятилетия в 1973 году Борис был исключен из Союза писателей. Так начались преследования скромного бухгалтера Харьковского трамвайно-троллей5ус-ного управления Б.Чичибабина. И дело, конечно, не только и не столько в том, что они дружили с нами. Главное — их гражданская позиция.
... Марлешу так никогда и не приняли в Союз [советских] писателей, зато угрозы, причем вполне реальные, вплоть до ареста, не прекращались до 1987 года. Особенно не нравилось властям то, что стихи Марлены читались по всем «голосам», печатались в парижском «Континенте».
Мало того, Марлена писала мне в тюрьму и лагеря. Сегодняшнему читателю это трудно понять, но тогда сам факт переписки с политзаключенными был актом большого гражданского мужества. Вообще, письма с воли в жизни зэка играют колоссальную роль, это действительно луч света в темном царстве, а если это поэтические послания, то переоценить их трудно...
...Две прекрасные женщины — Марлена Рахлина и Инна Захарова — в феврале 1981 года, еще до суда [второго суда Алтуняна - прим. ред.], пока шло следствие, обратились к прокурору Харьковской области.
«Уважаемый товарищ Прокурор! Мы обращаемся к Вам в полной уверенности, что Вы поймете нас правильно. Речь пойдет о нашем друге, Генрихе Ованесовиче Алтуняне, который был арестован и сейчас находится под следствием. Мы не знаем, за что он арестован, знаем только, что при обыске у него нашли запрещенную книгу. Мы знаем об Алтуняне только то, что он человек очень добрый, чуткий и честный, хороший товарищ, хороший семьянин и прекрасный работник.
Вот мы и думаем, кому польза, если такие люди, как Генрих, будут лишены свободы? Нам кажется, что общество от этого только пострадает, погибнут его старые родители (отец — кадровый офицер и участник Великой Отечественной войны), будут обездолены жена и дети, а кроме того, будет нанесен большой моральный урон и всем, кто его знает, а значит любит. Ведь сейчас во всех домах, где его хоть немножко знают, недоумение, растерянность и горе. И мы нисколько не преувеличиваем. Это письмо мы, женщины из одной семьи (свекровь и невестка) пишем, не уверенные в том, что оно достигнет цели и что Вы нам поверите. Но ведь мы-то уверены в том, о чем пишем! Мы уже говорили, что Алтунян человек честный, но он еще и человек слова. Если мы объясним ему, что мы за него поручились и рискуем своим добрым именем, он никогда не совершит никаких нарушений закона. И вот на этом основании умоляем Вас и органы суда отпустить его».
В ответ на эти, идущие от сердца слова, они получили казенный ответ:
«... Разъясняю Вам, что мера пресечения Алтуняну Г.О. избрана в соответствии с тяжестью совершенного им преступления, поэтому не может быть изменена на подписку о невыезде или под личное поручительство...»
Вникни в этот ответ, читатель девяностых годов уходящего столетия. Вся тяжесть совершенного «преступления» состояла в хранении и распространении одной книги — «Архипелаг ГУЛАГ»..."
Из книги Генриха Алтуняна "Цена свободы : Воспоминания диссидента"