Что за звук в полумраке вечернем? Бог весть! –
То кулик простонал или сыч.
А. Фет
***
Все настоящее – улов
В сетях того, чему случиться.
Багровые кружатся птицы
Над омутами темных снов.
Цветет домов болиголов,
Трепещет в звездной круговерти...
Ах, боже мой, до самой смерти
Мы постигаем тайны слов.
***
За ревом трактора, за пеньем камыша,
Там – в глубине – еще мерцает нечто,
Чему всю жизнь я следую беспечно
И чем в тревоге движима душа.
И этой силы мне не превозмочь,
Я в смуте дня ее покорный данник,
А, может быть, – не данник, а избранник:
За смутой дня еще бывает ночь.
И, вросший в тьму корнями бытия,
Я непреложней ощущаю право
На жизнь и смерть, на горе и на славу
И право думать, мысли не тая.
И право помнить: каждого из нас
Судьба своим, особым, метит знаком,
И знать, что я с другим не одинаков,
И верить в свой неповторимый час.
***
Господний ветр тоски высокой
Идет и не заденет крыш,
А ты печальною осокой
Над мертвым омутом стоишь.
В нем столько лиц отображалось,
Несчастных – не по их вине,
И слез серебряная жалость
Потухла в черной глубине.
И сердце с тайной неохотой
Чужого сердца ловит стук
Чуть различимый сквозь немоту
В бессильи заведенных рук.
***
И еще остается что-то,
Дышащее у щеки,
Проступающее за дремотой
Дерева и реки.
Сквозящее в зное лета
И в сумерках снеговых,
Оплетающее предметы
И темные души их.
Оплетающее – незримо,
Старинная тяжесть пут
В настоящем нерасторжима
И грядущее зреет – тут.
Трещит кожура мгновений,
И год не ложится в год
На стыках прикосновений
Пугающих нас длиннот.
Но проста нашей правды основа,
Остальное – мудреная ложь.
То камыш шелестит или слово,
В зыбком сумраке не разберешь.
***
И помнил я в твоей глуши,
В твоих мечтах о сытном хлебе,
Как солнце дня пылает в небе,
Неотделимом от души.
Я все хотел приблизить срок,
Что вырвет нас из тьмы юдольной,
А ты твердила: нам довольно
Земных изложин и дорог.
Живому опыту верна,
Считала, как мираж ни манит,
Он на весах не перетянет
Хотя бы одного зерна.
И рос разлад наш – за чертой,
Где обрывались наши знанья,
И наполнял существованье
Таинственною красотой.
***
Последний сноп заката сжав,
Свой желтый серп под стреху тучи
Повесил жнец, и шорох трав
Слышней с береговых излучин.
Свет лампы чаден и тяжел,
Но тварь крылатая – покорна:
Горит и падает на стол,
Как обмолоченные зерна.
Что делать мне с ее тоской
И что понять в ее надежде?
А бедер глина под рукой
Опять податлива, как прежде.
***
Что делать: жизнь – не без урона,
Горячий полдень дышит сонно,
И ветки свесились, дымясь.
Как долго помнил я о вас!
Теперь же – нет. Такая малость!
Хмельное время – отстоялось.
Внутри – пустынно и светло,
Как будто глянул за стекло.
***
Зябко дрожат осины,
С горок через поляны
Стадом слепым в низины
В полночь текут туманы.
Пригоршни лунной соли
Сыплются на могилы,
Видящих сны в неволе
Тайные мучат силы.
Смысл их ничуть не сложен,
Только над миром зыбким
Движущий им не может
Своей же постичь улыбки.
Я – лишь души частица
Твоей, но под горним кровом
Она во мне отразится
И обернется словом.
Вспыхнет уже ответным
Ужасом и любовью
За тонким лучом рассветным,
Протянутым к изголовью.
***
Опять погасла в небе бирюза,
Кораблик снов расправил паруса.
Скользит и тает берега черта –
Дневных привычек ложь и маята.
Назавтра будет то же, что вчера,
Но лунный диск сияет до утра.
Но лунный луч через окно проник –
И лунный ветер на страницах книг.
***
Восьми углов жилец примерный,
Уйду когда-нибудь – наверно,
Отбеспокоясь, отзвеня –
Как уходили до меня.
Сверну за свой, последний угол,
В предутренней погину мгле
И вытрет день лучом упругим
Следы дыханья на стекле.
И просто вещность станет Вечностью,
Костюм парадный снимут с вешалки,
И где-то поезд простучит,
И где-то песня прозвучит.
И где-то женщина, играя,
Пройдет такая молодая!
Я эту осень не заметил.
Сгорели травы на корню.
По рыжим долам ходит ветер
И колет ноги о стерню.
***
Томный жест – и простор, и размах,
Золотая истома оврага,
Темный взор – и на ощупь, впотьмах
Предугаданность каждого шага.
За улыбкой – вздыхают пласты
В легком мареве зноя и жажды,
Пусть печаль моя – это не ты,
Но ты ею была не однажды.
Ты прошла и оставила след,
Терпкий запах – и дымный, и сладкий.
У загадки бывает ответ,
Но у тайн не бывает разгадки.
***
Неизъяснимое блаженство
Сквозило в музыке стеблей,
И древней тайны совершенство
Витало в воздухе полей.
И алым в мареве заката
Отсвечивали зеленя,
И отливали медью латы
Идущего на запад дня.
Вот он скользнул за буераком
И расточился, и погас,
И высоко над синим мраком
Вознесся заповедный час.
И узкий месяц встал над домом,
И были сумерки полны
Всем пережитым и знакомым
Из той – из древней – глубины.
***
В пору незримых ягод,
Куда нам с тобой – теперь
Отсюда – бегом иль шагом,
Окно – это тоже дверь.
Будто всю жизнь не Автор,
Кто нас, лишь любя, карал,
А тупенький плагиатор
Наспех перемарал.
Дождик – вдоль серых улиц,
Зонтики. Пар из уст.
Мартовский хруст сосулек.
Судеб неслышный хруст.
И каждый в нелепой гонке
Под землю растущих крон
Сутулыми, как пригорки,
Плечами соединен.
***
Не во мраке я помню себя,
Мне пустых утешений не надо.
Для меня в этом мире награда
Лишь одна – задыхаться, любя.
И когда захрапят этажи
И потянутся ночи в угаре,
Так отрадна мне мысль о пожаре,
Озаряющем недра души!
И ревнивые очи склоня
К той земле, где зовусь я поэтом,
Ты сияешь неведомым светом
В золотых переплесках огня.
Эти губы в жестокой дали
Я губами пытал не однажды.
Что мне делать с безмерною жаждой
Среди ласковых женщин земли?
Я по-прежнему факельщик твой,
Но боюсь, что в дали той кромешной
Я такой же тоской безутешной
Затоскую по жизни земной.
***
Закат, закат. Заря, как башня,
Стоит. И долгой ночи плен
Зачуяв, ветер все протяжней
Гудит среди крестов антенн.
А стены – в пальмах, стены – в пальмах
Как пес в репьях, как я в долгу
И струйки запахов подвальных
Ползут по пальмам к потолку.
И гибнуть мне с тобой, пустея,
В зеленых перышках-листках
На снежном полюсе постели,
От двери в четырех шагах.
***
Она была как день вчерашний,
Была со мною до утра,
И до утра в окне чердачном
Вилась и билась мошкара.
В печальном ритме черных веток
Была заметно не собой,
Она была двадцатым веком
И, может быть, моей судьбой.
И, тени смутные кидая,
Фонарь горел и затухал,
И где-то у границ Китая
Вчерашний ветер затихал.
Преображенная, повторно
В нас оживала чья-то связь
И прозревала рефлекторно,
И рефлекторно началась.
И с ней росла моя отвага,
Рвалось бесстрастие мое,
И зрела белая бумага
Для новых выдумок ее.
***
Морозом выбелило ветви.
Твое крыльцо заиндевело.
И в доме тишь. И ты сидишь.
Себя у зеркала томишь.
Стирка-варка, работа в восемь,
Пораздувшиеся авоськи,
Суматоха – дела-дела –
Так и молодость утекла.
Мутных будней течет вода,
И не скажешь ты никогда
Среди всяческих дел-делов
Стольких нужных кому-то слов.
Оттого и не спишь ночами
Вся – в отчаянье, вся – в начале.
А с тобою и я такой –
Неприкаянно молодой.
***
Я молча поправлял костер,
Легко листающий страницы,
И грустных былей небылицы
Смотрели на меня в упор.
Как в те далекие года,
В сияющих оплывах боли
Свои сомнительные роли
Недоигравшие – тогда.
И строки в муках от огня
Предсмертных корчились нелепо,
И в темное летели небо
Их души, тоненько звеня.
И, может быть, сквозь горький дым
Был с ними неразрывно связан
И умиравшим – им – обязан
Я тем, что был еще живым.
***
В здравом уме и по собственной воле
Кланяюсь я рукам,
На которых бугры мозолей
Сродни вот этим буграм
Земляным. И в собачьем лае
Дом, сарай, и гараж, и клеть –
Все, что душа желает.
И чего же еще хотеть?
***
Не поймаю тебя, не пойму,
Ты сегодня смеешься – кому?
Светом фар пролетел, опоздал –
За асфальт закатилась звезда.
Затуманились дни чебрецом,
Камышом растворилось лицо.
И опять, и опять светом фар
Красным платьем играет асфальт.
Только памяти плесов и крыш
Синей солью пропитан камыш.
***
Над ступенями крыш покатых,
Огромный, – за метром метр
Вздымается вздох заката
Из глубинных, из древних недр.
И цепким покрыв загаром
Наши лица, дома, мосты,
В супердланях махровым шаром
Набухает цветок звезды.
Стрежнем незримой силы,
Той же, чей смысл всеобщ,
Колыхаясь, плывут могилы
В облетающий лепет рощ.
Я не выпрошенными дарами
Эту душу держу живой –
И с низинами, и с горами,
С горним светом над головой.
***
Уже который год,
Увязнув до колен,
До всех своих мерзлот
Нам докопаться лень.
До всех своих забот,
До всех утех-потех …
О, жизнь через забор –
На каждый выдох – мех.
Я шел, чтоб не упасть,
Я тосковал впотьмах,
Но, обретая страсть,
Мы обретаем страх.
И на семи китах
Наклонный мир плывет,
Ах, на семи волнах –
В улыбке тихий рот.
***
Осенний день настоян на печали.
В который раз себя перелистав,
Я от чужого берега отчалил,
Но и к родному тоже не пристал.
Все чаще говорят мне: «Вы должны.
Строптивость обнадежит и погубит», –
Но шевелятся медленные губы,
Не ощущая за собой вины.
И я одним живу и утешаюсь,
Под зыбкой сенью поредевших крон:
Не всем быть в масть. Не всем дана и жалость
К тому, кто мною в слове отражен.
***
В моей печальной стороне
Стихает дня многоголосье,
И догорают на стерне
Заката ржавые колосья.
Дома, деревья, камыши
Холодный вечер растворяет
И в сером сумраке души
Их очертанья повторяет.
Пространство вывернул покой,
В усильи темном безглаголен,
Что было болью и тоской,
Явилось облаком и полем.
Соединилось, разлилось,
Смешало формы и границы
И стало все душой насквозь:
Молчит, не движется, не длится.
БЛИКИ ПОКОЯ. РУСЬ
1.
Узкая дверца
на заржавевших петлях
открывается в час тишины:
деревьев,
лугов,
луны.
Качаются гуси
зеленою Русью.
Скользки шорохи трав истомленных
вдоль животов лошадиных.
С лунных полянок
разносится смех полонянок –
россиянок
воздухом осиянным.
Зыбок контур печали вешней
ночью нежной.
2.
Легким наполнен светом
неба огромный купол.
Трепет осок прозрачен
и деревень и леса
и голосов собачьих.
Что нам милее ветра,
лунной милее пыли?
Рассыпана на дорогах
белая соль молчанья.
3.
Ведающему ожиданье
не знать ли,
как ледяные
срываются звонко капли
с боков запотевших ведер?
Как,
испарясь,
пространства
в разводах цветущей ряски
заткнули тряпьем туманов
оконца волоковые?
Тихо хожу к знакомым
и улыбаюсь – тихо.
А на столе сверкают
кристаллы гремучей ртути.
4.
Кожа содрана с тишины
Этой ночи – которой по счету?
Клубки печенежских свистов
Катит табунный топот.
Напрягаются хором хрипов
Горизонты волосяные –
Кружащие русла страха
Сполохов полотняных.
Пятясь,
Холмы на загривках
Ощетинились вздыбленной шерстью,
Горящие мечутся избы
Под треск отшатнувшихся сосен.
В багровой тьме поцелуев
Вспухают сухие губы,
Словно цветок одичавший
Над горечью древней глины.
Тебе духоты ячменной,
Потной, пропахшей пивом,
Рисую кромешный контур –
Свети для меня – губами.
5.
Не надо дневные нормы
навязывать тем, кто умер,
определенность слов и поступков –
худшее из доказательств.
Черемухи – горлом плещут,
морщины – как сети духа,
плачут о наших вздохах
дребезги остановок.
Мир трепещет, как рана,
не кожей – прямою сутью –
у меня – в набеганьи капель
и у тебя – в чем хочешь.
6.
Плывет тишина затонов
в репьях и шорохах волчьих.
Играют над полем смерти
кроны берез багряных.
Ветрами пустого лета
продута моя квартира.
И узко разрезан месяц
соломинкой близкой стужи
тонкой и одинокой.
7.
Срок наш уже намечен...
Как нежны хрупкие плечи –
призрачный центр качанья
зыбких противоречий!
Снег ли вечерний сыплет,
ветки ли ветер треплет –
тихие пальцы веют
легким крылатым пеплом.
***
День горит – к угрюмой ночи,
Жирный перст тасует даты,
Бог на нас взглянуть не хочет –
Значит, все мы виноваты.
С той зари, глухой и ржавой,
Все живем мы – как в могиле,
И над нами пламя славы
Стало тучей серой пыли.
Мы – не противостоянье
В грозной музыке движенья,
Мы давно уже – слиянье,
Скука самоотрешенья.
Черный сон вне вероятий,
Ставший явью очерк бреда,
Где сравнялись в результате
Пораженье и победа.
Крик невнятен, смысл не точен,
Боли боль неподелима,
Наши дни – как наши ночи –
Клок тумана или дыма.
***
Уходит день. Заря дымит.
И сыплет угли
На ветки, на квадраты плит,
На кончик туфли.
Ты вся – морщинка, скул обрез –
Улыбку тепля,
Ползешь на мой дремучий лес
Монгольской степью.
Крадешься, выведав тропу
Инстинктом, нюхом,
Сминая сонную траву
Лошажьим брюхом.
Мне б выставить дозор, скакать,
Подмогу кликать,
А я смотрю, как по щекам
Стекают клипсы.
Как пар, задумавшись, стоит
Над краем блюдца,
Как у трамвайной колеи
Каштаны гнутся.
И время, столбиком вертясь,
Под ноги рушась,
Перегоняет через нас
Песок верблюжий.
***
Безоглядным, ликующим утром
Дай мне сил быть печальным и мудрым.
Днем, когда надрываются трубы,
Дай ухмылкой не вывихнуть губы.
Ну а вечером поздним – над пеной –
Дай мне вечности вьюги мгновенной.
***
Ты усмехнешься, скажешь – надо!
Но, усмехнувшись, не отдашь
Бредущего, как стадо, сада
И хмурой комнаты пейзаж.
Где, сгорблен, меж столом и стулом
Ущельем я пролег, как мост,
Где воздух тайным полон гулом,
А дверь – как выход на погост.
И где медузой в синих шторах
Плывет, качаясь, солнца круг.
Но кто разделит п р а х и п о р о х,
Мой верный, мой последний друг?
***
Пусто в поле оголенном,
И дорог пустынны длани,
Ветер крутит в мокрых кленах
Первый снег воспоминаний.
Первый снег – в глазах широких,
Первый снег большой метели,
Как синицы, свищут сроки,
Рыщут беды и потери.
Их черед – он тоже минет,
Старость все узлы развяжет:
Что не в вечности погинет,
То во времени поляжет.
Влажно дрогнули ресницы:
– Кто-то ждет? – Да что за дело !
Шелестят во тьме страницы
Нашей жизни неумелой.
***
Нашла, да вот не увела,
И что поправишь разговором?
Поземка музыки мела
Через поля по косогорам.
И там, где душу обнимал
Нам сладкий ужас ночи снежной,
Был четко различим финал,
Такой простой и неизбежный.
И глубже проступала связь
Меж музыкой, летящей мимо,
И тем, что так необратимо
И так спокойно гасло в нас.
***
Р.О.
Чего же сетовать, мой друг!
Поэзия – лишь то, за что не кормят,
Не привечают на больших трибунах,
И не подносят долгожданной шубы
С чьего-нибудь высокого плеча.
Не потому ли – вместе – чернотою
Распаханно дымятся наши лица
С костями тех, кто, как и мы – живыми,
Но раньше нас был в борозды уложен?
И что читателю –
Питомцу книг веселых
До тех борозд, которые так страшно
Протянуты за выпуклость Земли,
Куда в автомобиле не подъедешь,
К тому же он не проходил науки,
Чтобы по кости вид восстановить.
И что до этих – тоже черных, страшных
Борозд, протянутых по целине бумаги,
Которые таят в себе такое,
О чем ему так непривычно думать,
Чего ему так хочется не знать.
Не нужно нам ничьих благоволений,
А от упреков мы с тобой оградой
Надежною, как смерть, защищены:
Поэзия – она ведь существует.
***
В угрюмой тайне зреет слово,
В рожденном слове – тайны нет.
Калачика зрачок багровый
Следит за мной из темных лет.
Хлебов веселых изобилье
Дымится в зорях за рекой.
Вот сильных древнее бессилье
И сила слабых. И покой.
***
А там – по отлогим скатам
Над речкой стоят стога,
Застенчиво пахнут мятой
Тихие берега.
Виснут, как пчелы, полдни
На рыжей твоей щеке.
Четыре травинки в потном,
В беспомощном кулачке.
Четыре недолгих лета,
Четыре веселых дня,
Или четыре века
Ты прождала меня?
Четыре соломинки тонких –
Наивный подарок дну,
Когда быстрина потока
Уводит на глубину.
Молчание – очищает…
Да будет молчащий прав!
Молчать тебе обещаю
Молчанием верб и трав.
Молчаньем полян и голых
Холмов, чьи бока – как медь…
Но даже и в снах веселых
Туда мне не улететь.
***
Там, где сходятся все пределы,
Далеко, за семью холмами,
Сколько было нас, юных, смелых,
Чьей могилой мы стали сами!
Безболезненно, бестревожно
В нас угаснули все порывы.
Получали мы хлеб надежный,
Отдавали мы душу живу.
Истлевает в широком небе
Серый день и рукою сонной
Свой же призрак унылый лепит
Под мостом, в глубине студеной.
***
Постели наши опустели,
На лицах тени загустели,
Дымком курятся перевалы,
Где мы любили, горевали.
Где в тишине невероятной
Текли, переменяя нас,
Галактик призрачные пятна
По зарослям угрюмых глаз.
И вот лишь смрадный запах тленья
Мы оставляем за спиной,
За силой Божьего хотенья,
За нашей участью земной.
***
Над верандой, над мокрым пляжем
Листья танец осенний пляшут.
Опадают на шляпы, на спины,
Попадают в бокалы с пивом.
И от этого, видно, в горле
Желтой осени мятная горечь.
Листьям долго кружить и литься.
Я подставлю лицо под листья.
***
Спи, милая, рука к руке.
Ползет травинка по щеке.
Спи, милая …Сложить – что вычесть.
Ты подневольно далека.
Внизу под ветром гаснут спички,
Вверху под ветром – облака.
За поворотом – угол хаты,
И муж, немного бесноватый,
И яркий свет, куда, как в дождь,
Ты, виноватая, войдешь.
И будешь век в круговороте –
Плоть без души, душа без плоти:
Нам всем даны по нашей вере
В любви победы и потери.
И так неявно, так подспудно
Себя мы приучили жить,
Что никому уже не трудно
Нас пеленать и полонить.
Спи, милая, рука к руке …
Ползет травинка по щеке.
***
Я часто думал, почему,
Не раз отринутый, Ты весел,
Но для меня туман завесил
Дорогу к дому Твоему.
В тумане вздрагивал и прядал
Твой странно искаженный лик, –
Но то я сам скользил и падал,
Идя на петушиный крик.
Теперь в тоске изнеможенья
И мне забрезжила межа,
Но власть земного притяженья
Все медлит оборвать душа.
Все медлит, чувствуя отраду,
Еще не познанную, в том,
Что Ты живешь и дышишь рядом –
В овраге, в роще, за холмом.
***
Я не знаю высоких слов,
Мне не надо громоздких слав.
Наша жизнь зачастую – слом
И, как правило, – переплав.
Не беснуйся и не проси,
Только полдни – вовек мои.
На песок семена просыпь
Меж окурков и чешуи.
Синей солью дымится плес,
Розовеет по лужам лед.
Не живем мы с тобою врозь,
Но живем мы с тобой вразброд.
Неизвестно, в каком краю,
В безысходные времена
Каждый дань заплатил свою
И за это житье сполна.
Не могу я потупить глаз,
Ты же их опускаешь вниз …
Может, истина б родилась
Где-то в области биссектрис.
***
Смотреть, смотреть и не поверить чуду,
Прозренью не поверить в слепоте...
Несет по скверам синюю простуду
И стены возникают в темноте.
Однообразно возникают стены
Над озером, над глубью – в наготе,
Размыты, монотонны, постепенны,
Они стоят и не имеют темы,
Затем, что возникают в темноте.
Над озером, над глубью – в темноте
Обрывом глин к пластам времен подвигнут,
Покуда жив – и тем уже покинут,
Старинной крепостью, где солнце на шесте,
Над озером, над глубью – в темноте.
***
Тишина, тишина,
Ни дорог, ни Америк.
Откатилась волна,
Грустный выдохнув берег.
У мостков краснотал
Чуть подмерзший и ломкий.
И когда я видал
Эту бабу с котомкой?
Память предков? Роса?
Осока по колено?
Словно чья-то слеза
Отпечаталась в генах.
Бестелесная стынь.
Голых рощиц квадраты.
Как просты и пусты
Эти пашни и скаты.
Сколько было обид...
Только снова и снова
Вид их душу томит
В блеске солнца ночного.
***
Мой дом окрашен в цвет окалин,
Углами тени пролегли.
У тихих окон отсверкали
Велосипедные рули.
Сластолюбивы и мохнаты
Пропахнувшие мглой пещер,
Багроволапые монахи,
Сопя, заделывают дверь.
Но от гигиканья и свиста,
От сальных морд и свечек в бра
Через окно – в просторе мглистом
Уйду бродить я до утра.
И вот крапивой у дороги
Запылены, обожжены
Струятся медленные ноги,
Струится теплый свет луны.
И сладко так и так бездомно
До исступленья, до петли
Мне тосковать аэродромно
Здесь, за околицей, – в пыли.
***
Колеса дней скрипят, скрипят…
Наверно, я люблю тебя.
А ты глядишь опустошенно:
Протосковала, прожила –
Как будто полем обожженным
В колонне беженцев прошла.
Когда-нибудь, листву осыпав,
Когда – ответить не берусь,
Ногами стертыми, босыми
К тебе я все же приплетусь.
Не отщепенец, не изгой,
Я встану над твоей избой –
Над ширью светлой и бессонной
Я буду долго на юру
Дрожать отважно невесомым
На всем твоем сплошном ветру.
СКАЗКА ЗЕЛЕНЫХ СКЛОНОВ
1.
Незыблем факт: без правил нет игры,
Но вот без призм окрестность много проще.
Тетрадь лежит. И лепестки, топорщась,
Грозят лиловой одурью жары.
Цветных жуков за ворот сыплет день,
Как пепел, пыль – под искрами бронзовок.
В пылу потуг, в поту перетасовок,
Укоротясь, похрустывает тень.
2.
Луга. Обрывы. Бормотанье вод.
Круженье верб над глиной в желтой пене...
Просвистан год с ордой его кипений,
И музыки печален поворот.
За ним клокочет месиво, провал,
И мы стремглав летим туда, пьянея,
Чтобы возникнуть в новой ахинее,
Опять началом подменив финал.
3.
Особенно отрадно в пору жатв,
Когда течет ленивый хмель июля,
И чьи-то брови в реактивном гуле
Над строчками, как вороны, кружат.
И проступает плазменная сыпь
На взгорбьях щек и страх непостоянства,
А к вечеру, как бы замкнув пространство,
Вдруг одиноко затоскует выпь.
4.
Заросшим склоном, за жучком жучок,
Покуда лес дымит, как мокрый порох,
Под стражей, в ожиданьи приговора
Они сползлись на мокрый пятачок.
Их обвинитель важен и речист,
И в слепоте они хрипят и бьются.
Но секретарь с гримасой сластолюбца
Уже лениво изнуряет лист.
5.
О миг свиданий в лепете дубов!
Букетик трав трепещет в нервных пальцах,
Угарным блеском отливает панцирь,
В кастрюльке сердца булькает любовь.
Сученьем лапок в судорогах постель,
Парная тьма струит сверчков рулады,
В далеком небе плещутся Плеяды,
И мясо отлипает от костей.
6.
Как ежится империя жуков,
Когда закат ударит похоронно,
И темный ветер растревожит кроны,
И капли упадут из облаков!
По спинам трав проходит первый вздох,
И вот уже любой бежит не в паре,
Сбивая в ком бумаги канцелярий
Обвалом шестиногих суматох.
7.
Туда – к обрывам – добираться вплавь,
Но странен зов полянок золотушных,
Веселый хруст, оправленный в окружность,
Висит над местом редких переправ.
На скользкий берег снова выйдешь – наг,
Разрезав пену струйкой многоточий,
К фатальной дате жестко приурочен:
Что было, есть, что будет – все не так.
8.
Блеск панциря, печальный блеск пера,
Шум зарослей – под черепной коробкой.
Прошедшей ночи вымысел короткий,
Он, может быть, исчезнет до утра.
И никогда не подтвердится связь
Всего, что держит душу наготове,
Но, обретя существованье в слове,
Хоть на немного, да возвысит нас.
***
Мелькают дни, бегут мгновенья,
Кипит, кипит переселенье.
Дома на дивных скоростях
Под флагами афиш размытых
В еще безвестное летят,
Завороженные прожитым.
И так же страшно и незримо
К концу или началу Рима
Ты сам летишь, сдувая пот,
Под игом, пристальным как совесть,
Поняв тщету своих забот
И всех религий невесомость.
***
Они усыплены,
И с этим не поспоришь.
Я – сторож тишины,
Я – их печалей сторож.
Тому, что я кляну,
Они не ужаснутся.
Но я им все верну,
Когда они проснутся.
Когда повыйдет срок
Их пастырям нелепым,
Когда восстанет Бог
Над их питьем и хлебом.
А до того, дрожа,
И то считая благом,
Кружи, моя душа,
По топям и оврагам!
***
Жизнь, расчлененная по дням
И протяженная уныло …
Как много женщин от меня
Она брала и уводила!
И был им жуток, невпопад
В дела их, беды и заботы,
Похмельем привнесенный чад –
Смешная выдумка кого-то.
Им не чужда и не близка,
А просто канувшая в омут,
Моя угарная тоска
Кружила их по окоему.
И, лишь с о ч т е н н о м у в живых,
Легко прошедшему меж ними,
Мне оставались лица их
В больших просторах – голубыми.
***
А тот, кто глину мнет и мучит
И кто к пласту сдвигает пласт,
К своей тоске меня приучит,
Но смысл ее не передаст.
И, обречен дрожать пугливо,
Я все предел не перейду
И буду верить прихотливо
В горбатых истин прямоту.
Пока в угрюмом озлобленьи
Сотрет он, как фальшивый грим,
Примет случайное скопленье,
Лицом не ставшее моим.
***
Когда сцепление примет
Сулит тревогу и усталость,
И слова радостного нет,
Чтоб с нашей жизнью сочеталось,
Когда мы тащим разговор
И мысль по непролазным срокам,
Вдруг что-то глянет ненароком
Из хмурой памяти в упор.
И между словом, между делом
На миг короткий – не дыша,
Мы ощутим оторопело,
Что в нас задвигалась душа.
Предстанет нам как непреложность
Сквозь злобу дня, сквозь все вранье
Неимоверная возможность
Дорог, закрытых для нее.
***
Где-то дышишь и кашу варишь,
Где-то любишь, уже – навек,
И прозрачные дни сдуваешь,
Словно с варежки легкий снег.
Ты живешь и не знаешь даже,
Что я прошлым, как волк, офлажен.
Волк не гордый и не седой,
Просто глупый и молодой.
Где в придуманном или прожитом
И в обиде, и в тесноте
Ты – как красная роза в проруби
На темной глухой воде.
***
Есть такая в мире простота –
Простота лица или листа.
Не с того ли – зелен и поющ –
Эти стены оплетает плющ?
Неизбежность – вот подарок твой! –
Покачала белой головой
И сказала: помнить и не сметь –
Это жизнь. А после будет – смерть.
***
Молчание – универсальный фон
Для всяких слов, оно почти мистично.
Колышется твоих раздумий дым
Над фартуком жены в усталых складках.
Шипят котлеты и плита чадит,
И шум шагов не слышен в белый вечер.
Уже вобрала духота жилищ
Теней и лиц наскальные рисунки.
Лгут пастыри, а паства их – молчит,
И в немоте гниет зародыш крика.
В прошедшем – мрак. Грядущее – светло.
Так почему б не поделиться светом
Ему сейчас? Не с кем-нибудь, – а с нами.
***
Тоска протяжней и прозрачней,
Когда перерастает в страсть.
Вверху – над выгибом чердачным –
Густое месиво пространств.
Планеты полны двойниками,
Любой из них – как ты, раним.
Там тоже – люди, реки, камни,
Но только нас не видно – им.
И широко раскинув брови,
Там кто-то ночи напролет
По желтой пене грустно бродит
И ту же песенку поет.
И в ритме песенки зеркальной
Мерцает мир издалека,
Где низко над землей печальной
Повисли Божьи облака.
***
Нет жилища. Есть пепелище.
Я сегодня – веселый нищий.
На бессменном своем посту –
На гремящем стою мосту.
Только что-то тебе не весело.
Крыши песенки не скопят.
Моя почетнейшая профессия
Не устраивает тебя.
Жизнь закручена по спирали.
Слава – выжившим! Слабым – срам.
То, что за день насобираю,
Звякнет в строчке по вечерам.
Нагишом умирать не тяжко,
И не тяжко – в худом пальто.
Да и ноши-то всей – бумажки,
Не поверит им здесь никто.
***
Неотвратим уготованный срок,
Месяц свистит, зацепившись за тучу,
Окрестность затянута в морок летучий,
В темень лесов с чешуею дорог.
Лимонное пламя колеблет пруды,
Дробясь и ломаясь, шуршат отраженья,
Мужает душа, подчиняясь движенью
Воздуха, света, земли и воды.
***
Только вечные краски в природе,
Чье начало светло и безлико.
Темной линией плачущих бедер
Ты мерцаешь по зарослям крика.
И, мешая эпоху с эпохой,
Терпкий запах немеркнущей тяги
Раздувает дома и овраги
Заплетенным беспамятством вздохов.
***
Бьется сердце спокойно и чисто,
Мы уснем и проснемся не теми,
В птичьем щелканьи, криках и свистах
Пролетает веселое время.
Мы проснемся с тобой, но не вместе,
В свете сумрачном встанут подобья
Наших снов, и другие созвездья
Будут так же смотреть исподлобья.
Тосковать о потерянном страшно,
Нескончаема магия мира –
Раскаленной пустыни вчерашней,
Где сегодня и тихо и сыро.
***
Круговорот дождя и света
И острый запах светлых струй
Сквозь пыль нагрянувшего лета
И мокрых веток поцелуй –
Вот утешенье в нашей боли
И нашей доли торжество
В противовес нам данной роли,
В которой нету ничего.
***
Коченеет простор заметенный,
В белом пепле овраги и степи.
Налетающий ветер студеный
Чуть колеблет засохшие стебли.
И зима, словно белая птица,
Опускает прозрачные веки.
Полыхнула за снегом денница
И пропала навеки,
Навеки.
***
На крыльцо налетело и мимо
В стороне по оврагам метет,
Словно день из печали и дыма
Свою тонкую пряжу прядет.
Эта пряжа других невесомей,
Но прочней. И разлука пришла.
Он всего лишь уехал... А в доме
Занавешены все зеркала.
***
А ты – все там, в тоске несмелой
На рубеже печальных вод,
И лишь порой мне локон белый
На срезе памяти мелькнет.
В том прошлом, в зыбком настоящем,
Что не проходит никогда,
Где, как сова, над полем спящим
Летает в сумерках беда.
Где ветер с жухлою травою
Еще играет на стерне
Над ширью, некогда живою,
С Господним ликом в вышине.
И знают вербы и обрывы
За тех – не ведающих – нас
Судьбы уклоны и извивы
Прощальные – в полночный час.
Прощальные – в тоске несмелой,
Протянутой в далекий год,
Где мне порой твой локон белый
На срезе памяти мелькнет.
***
Над тротуаром ветки старых лип
Поочередно всех касались лиц,
Ловили тайны слов чужих и чувств,
Но ничему у них я не учусь.
Свои пути – и горести свои,
Но в старых липах – свищут соловьи.
А город спит. Он близко и далеко.
Какой холодный ветер на заре!
Как страшно смотрят в душу бельма окон
Зрачками отраженных фонарей!
***
Как эта ширь безмерно широка!
И облака в ней солнечно и ало,
Под ветром громоздятся, как кварталы,
Кварталы же плывут, как облака.
Мне об и н о м не вспомнить бы хоть раз
За срок, что так не щедро нам отпущен…
Но дрогнет мозг – еще темней и гуще,
Еще нелепей выступит контраст.
***
В. М.
У жизни не ища улыбок,
За много беспощадных лет
Ценой обманов и ошибок
Я все узнал, чего здесь нет,
Я все поверил простотою,
И стала сложность – пустотою,
В ней были з а в т р а и в ч е р а,
Но не с е г о д н я. И над сменой
Судеб, часов, событий, дат –
Над озером с прокисшей пеной –
Дохнул в лицо мое изменой
И краски погасил закат.
***
Хмурый день клубил туманы,
Ну а к вечеру из туч
На поля и на курганы
Золотой прорвался луч.
Кто-то брызнул легким смехом
В серый мертвенный покой,
Луч смешался с дальним эхом,
Закатился за рекой.
И опять набухли тучи,
И кольцо небес сошлось.
Сеял дождик неминучий,
Но чего-то все ждалось.
***
Я помню, помню поминутно:
Тебе со мною неуютно –
И тут хоть плачь, хоть вой, хоть пой –
Как неуютно мне с собой.
Погромщик-ветер, злой и шалый,
Заполонил мои кварталы,
Закоченев, стоят дома,
И даже трубы не дымят.
Слежался снег в трубе любой…
Как одиноко мне с собой!
Но я живу, живу и жду,
Когда уже невмоготу –
Не бойся ни чьего суда,
Иди сюда. Иди сюда.
Я рад гостям. Я мусор вымел.
Я чист, отважен и силен.
А город – город мой не вымер,
А просто он не заселен.
Войди в него. Люби. Рискуй.
Немые улицы раскуй,
Тропинку к морю протропи,
Сырые печи протопи.
Суши рубахи на ветру,
И не горюй, коль я умру:
С собой, а, значит, и с судьбой
Я жил в ладу – за нас с тобой.
***
Просторный мир в лучах заката
Красив и бескорыстно прост.
В него поверившим награда –
От жизни к жизни шаткий мост.
Над перекрестком – крик совиный,
Слепая сутемень дорог.
Терновника горящий иней
И сердца темный уголек.
***
Спасибо, что не стерлись грани.
Здесь тишина. Земля. Вода.
Бессонницы стихов и кранов
Не занесло еще сюда.
Здесь очень просто можно деться
От всех обид, от всех химер,
Здесь тополя совсем по детски
Не выговаривают эр.
Веселый край мой! Лоно матери!
Благословенный чернозем!
О, как проста твоя грамматика:
Любовь, кабанчик, водка, сон.
В поминках, в свадьбах ли, в хлеву
Запуталось мое – ау!
Не удивляюсь. И не сетую.
Сдирая кожу на ходу,
В ночи под небом, дождик сеющим,
К тебе – любимому – бреду.
***
И кто поймет, что я лишь тем живу
В сердцебиеньях рокового круга,
Деля часы случайного досуга
Меж миром снов и этим – наяву, –
Что не забыл в пыли земного луга,
Под ядовитой плесенью небес
Твоих дорог, когда их след исчез,
И серой мглой заволоклась округа!
Но здесь, не дрогнув, я пишу: Р.S.
Ты был со мной, и в том Твоя заслуга.
***
Я – осколок, я – мгновенный след
Вековых твоих великолепий.
За границей сердца – мира нет,
Нет ни ветра, ни дождя, ни степи.
И, покорна ритму своему,
Жизнь твоя моей неизмерима,
Суть ее светла и недвижима,
А я из тьмы перехожу во тьму.
***
В лимузинах, зрачках, аферах,
Или взглядах – наперерез –
Под ногами навалом хворост
Называвшийся раньше – лес.
Спотыкаясь и чуть сутулясь,
Мимо скверов, канав, стены
Я иду чередою улиц –
По другой стороне луны.
Вдоволь хлеба и света вдоволь.
Мне ль с веселья не поиграть! –
Бросить спичку и бросить слово…
И нагнуться. И подобрать.
***
В этой заспанной местности
Ты бессонно-ничей,
Вавилонское месиво
Непонятных речей.
Отражаются около,
Как огни на реке,
И корова, и облако
В твоей мокрой щеке.
Тянет с берега потного,
Запах гари и мят, –
Словно белые молнии
На осоках дымят.
И друзей твоих лица
Различимы едва,
Но трава шевелится
Под созвездием Льва.
В темной грусти по мертвым
Умирать погоди!
Пока осень, как ведра,
Опрокинет дожди.
***
Никому ничего не прощу –
Все равно несмышленым не впрок.
В темноте твой порог отыщу
И наощупь поймаю звонок.
Пол-лица, пол-любви, пол-судьбы…
О, щеколдой разрезанный рот!
Половина жует и копит,
Половина грустит и поет.
Может я и скажу: не отринь, –
Сыплет каплями с вымокших крон,
А пока – хоть цепочку откинь:
Не скажу, – так тебе не в урон.
***
И вот опять твой легкий почерк
На срезе заповедных лет
И желтый лист, и восемь строчек,
Которым продолженья нет.
О, жизнь! О, магия желаний
В тумане прошумевших дат!
Горит костер воспоминаний,
Смешные буковки горят.
***
Все разрушит, все сгложет время,
Только вечны и хлеб, и кнут.
Если все мы – Господне семя,
Чьи же ноги тогда нас мнут?
Хорошо нам мечту лелеять:
Бог нас выведет из тюрьмы
И простит, если станем блеять,
Что не мы все творим, не мы.
***
Не о ком думать и нечего ждать,
Осеннее небо темнее и тише,
Всеобщим потоком подхвачены крыши
И, грузно качаясь, плывут в благодать.
По серым булыжникам сытая дрожь
Бежит от вечерних лоснящихся окон...
Как грустно жилось мне и как одиноко
Тебе расскажу я, да ты не поймешь.
***
Буераки, болотца,
Камыши, камыши...
Что еще нас коснется
В заповедной глуши?
Никуда нам не деться
Ни вблизи, ни вдали –
К нам привязано сердце
Этой странной земли.
***
Из недр твоих глубинных я восстал,
Придет пора, я снова в недра лягу,
Но ясный день хмельную цедит брагу
И небо вечера сверкает, как опал.
Навеки мне отрада и оплот
Два берега – и плоский, и высокий –
И пенье птиц, и свист ветров в осоке,
И крылья звезд над пеной темных вод.
Но минет срок, и дрогнет глубина,
И в ней на миг все разом отразится –
И трепет верб, и улица, и лица
Живущих там не в наши времена.
И в полукружье лунного серпа
Вдруг запылает яростное солнце,
И светлый вздох по далям пронесется,
И ясный взор к нам обратит Судьба.
***
Не величало нас начало, –
Оно, в сторонке семеня,
Глядело с пристальным отчаяньем
На сумасшедшего – меня.
Качался мир. Казался проще.
Среди сиреневых дождей
Он ждал, как утренняя площадь,
Скопленья красок и людей.
В бестрепетной и страстной вере
Звенела первая пора,
Хотя и был не мной измерян
Простор – для сердца и пера.
В нас тяжко входит повзросленье,
О, повзросленье-отрезвленье! –
Его предчувствием объятый,
Прошу о самом вероятном –
Чтобы последним монологом,
Комок земли зажав в горсти,
Когда-то стать одним из многих,
Которым не пришлось дойти.
С годами кончу ли, сейчас ли,
Но все равно я буду счастлив,
Что дни неистово сменялись –
В разгон, в сумбур! – не на плацу,
Что рядом женщина смеялась,
Что слезы плыли по лицу.
***
Поднявшись из мрака, иные года
Иначе запишут и наши страницы,
Но облако это опять не родится,
И дерево рухнет – уже навсегда.
Играет неверное марево дня,
Где я растворяюсь под треск насекомых,
Под облачной крышею, вам незнакомой, –
Любите меня и жалейте меня.
***
И мрак, и тишь. Уснул мой дом.
Мне память твой рисует абрис.
А, может быть, вся суть лишь в том,
Чтоб крупно вывести твой адрес?
Чтоб не прибавить, не отнять,
А просто видеть все до клетки,
Чтобы познать всю цену дня
В какой-нибудь случайной ветке,
Чтоб подержать песок в горсти,
И как река, упав на спину,
Нести всю жизнь в своей груди
Все облака и все равнины?
***
Я разрубил кольцо дорог
И молча черный крест поставил
Над тем, что я хотел и мог
В ограде самых мудрых правил.
Как в Судный День, нага, нища,
Дрожит душа. Крепки тенёта.
И чуют ноздри, трепеща,
Победный дух Искариота.
Скажи, Иуда, для чего
Мне сердце раздирает ребра?
В чем смысл бессмертья твоего? –
А он молчит и смотрит добро.
Он кажется таким простым
И светлым, что мутится разум.
Когда, среди каких пустынь
И чем я был ему обязан?
Неведенье, незнанье зла –
Души божественной примета.
Куда же кровь мою несла
В ночах извилистая Лета?
Движенье вспять или вперед,
Сплетенье заповедных знаков.
Бензин и лошадиный пот –
Их запах, в общем, одинаков.
Но взмах Господнего меча
Скользит над пропастью минуты,
И свищет ветр, и рвутся путы,
И крылья веют у плеча.
Т Е Н И
И рдели блики гаснущего дня
На западе, и ветер выл тоскливо.
О. Уайльд
1.
Весь день июль цедил тяжелый зной
В разверстую воронку неба,
И солнце медленно брело на запад
И раскаляло кромку горизонта,
И туч стада угрюмо шли с востока,
И вспыхивали в сумерках зарницы
И гасли, источая дух полыни,
И армы у окна роняли капли,
К окну вплотную придвигалась бездна,
И на последней тонкой нитке света
Земля своих качала мертвецов.
И было душно мне, но голова
Была какой-то ясной и глубокой,
И в глубине сознание сплеталось
Из сумерек, из редких птичьих криков,
Из вздохов почв, из мыслей и желаний,
Что плотно насыщали древний воздух,
Из лиц, каких я никогда не видел –
Давным-давно умерших и живых.
И в зыбкой мгле мне были равно близки
И шум дождя по глянцу свежих листьев,
И одиночество скамейки, позабытой
Под кленами сегодняшнего парка,
И серые громады пирамид,
Построенных во времена Хеопса.
Я жил вне времени и вне пространства
В тот потревоженный огнем и тенью вечер,
И тайна их меня не волновала,
Мне было только весело и грустно:
Я много знал и многое забыл.
2.
Мы жили здесь неведомо когда,
И вот осталась грусть о нас – ушедших.
В ней первородных руд ржавеет кровь
И обволакивает, испаряясь,
Поля и реки, кладбища и хаты.
И поздний свет угрюмого оконца
Едва мерцает, завернувшись в кокон
Молчания.
3.
А я все спал. И не было еще
Того, что было. Лишь одно Ничто
Вокруг зияло, жутко отражаясь
В себе самом. И в нем жила тоска
И поднимался ужас безвременья,
Что не было еще того, что было.
А я все спал. Но вихри вещества
Уже крутились и сбивались в пену,
И пена зыбилась в новорожденном мраке,
И грозно проступал в ней лик Огня,
Огонь хрипел, разбрасывая брызги,
И ткал пространство, образуя звезды,
И по нему во весь его размах
Светло и мощно разливалось Время.
А я все спал. Менялись очертанья
Одной из звезд. Там поднимались горы,
Чтобы исчезнуть и опять подняться,
Материя пока еще вслепую,
Чутьем искала формы и законы,
И радужно вспухали пузыри,
И лопались на маслянистых лужах.
А я все спал и спал, хотя клыки
Уже живое раздирали мясо,
Уже готов был прикоснуться к слуху
Воинственно-ребячий лепет бронзы,
Горели свечи в кельях мудрецов,
И, подчиняясь смутному позыву,
Нетерпеливо трепетали кисти,
Готовые постичь соотношенья
Любви и Смерти. Я все спал и спал.
А я все спал и спал. Разъяли атом
И добрались до Марса, до Венеры,
Но, как и прежде, те еще, кто сам
Неотличим от первобытной глины,
Кощунственно сражаются за право
Мне преподать убогих правил свод,
Как надо жить, разглядывая Землю
И Небо сквозь решетки их режимов,
Или как плыть мне – что ничуть не лучше –
По всем дерьмоворотам их свободы,
Кишечным газам подставляя парус
Своей души – нетленной, Божьей, вечной...
Я сплю еще, наверно? Да, я сплю.
4.
И, погружаясь в душные пласты,
Там чьи-то лица стерлись и поблекли,
Сошлись с другими в мутное пятно,
В живой клубок пульсирующей плазмы,
И уголь мысли затянуло дымом,
И стали голоса неразличимы
В сплошном, подземном, безголосом шуме,
Безбольном так же, как и безымянном.
Там действовал невиданный закон,
Давным-давно и сам уже забывший
Причины своего возникновенья,
И все текло в назначенных пределах,
И было все равно, кого любить
И чью вину какой измерить ложью.
5.
И не было на свете ничего
До них и после никогда не будет.
Глаз памяти подернулся плевой,
Сопящим комом слиплись перекрестки,
И смякли в глину книжные листы,
И в этой глине черви роют норы.
Идет слепая, трудная работа.
И стягивает время в крепкий узел
Любовь и веру, и тоску, и славу,
И обстают оцепенелый дух
Еще никем не понятые смыслы.
Поэзия имеет вкус чернил.
6.
В теснинах лет беспамятна любовь.
Горячим вздохом затмевая небо,
Огромный шар светло сползает с кручи
И жарким потом обливает крыши,
И вспучивает пахотное мясо
Сопящей жаждой оплодотворенья,
Не задающей никаких вопросов.
Она вбирает бывшесть и возможность
И в смене их равна сама себе.
7.
Из воздуха, из пыли, из лучей
Соткался облик часа, и зародыш
Другого часа завязался в нем
И смотрит в глуби миллионолетий,
И в животе распаренной земли,
Где истлевают Музыка и Слово,
Сладчайшим соком набухают клубни.
Вот здесь дано мне право изнемочь,
Забыть себя, войти в круговороты
Молекул, атомов, понять их беспредельность,
Признать беспамятность и подчиниться ритму
Вседневных дел, чье назначенье – сытость,
И быть слепым, и в слепоте – счастливым,
И с радостной улыбкой повторять:
Я был землей и я землею стану.
***
Под утро – в перьях ивняка,
В слепых мерцаниях бумаги
Под клекот гирл ползут овраги,
Вертя чешуйки сквозняка.
Задымленных лосиных морд
Вспухают клубы в лонах скважин,
И горизонт размыт и сглажен,
А ты – предмет, который стерт.
***
Снова высокий, тонкий
Месяц над миром сонным
Звенит, и души потемки
Откликаются нежным стоном.
Там, где быль с небылицей
Врачуют друг другу раны,
Что-то в душе томится
Сладко и безымянно.
***
Это было давно, – и не вспомнишь,
Не приметишь в тумане черты.
Тишина настороженных комнат
Обреченно ждала темноты.
За окошком листы догорали,
Рассыпаясь пожаром окрест,
И крутились Галактик спирали
Над покоем насиженных мест.
Время зыбко двоилось, и даты
Оплетали молчанием крик.
Брел по горьким озерам заката
В красном пламени тихий старик.
Отцветали прощаньями встречи,
Золотая дробилась струя,
И ложилась на детские плечи
Предреченная грусть бытия.
***
У полосы заката – там –
Бежит тропа по дну оврага,
И темная вздыхает влага
У полосы заката – там.
У полосы заката – здесь –
Угасший день еще дымится,
Белеют в сумраке страницы,
Которых мне не перечесть.
И мать печальную звезду
Затеплила в дорогу сыну.
Души опасные глубины,
Дрожа, вбирают высоту.
И грустно прячет старый дом
В предсмертной муке расставанья
Дневные разочарованья
В очаровании ночном.
***
О чем еще нам говорить?
Мы все – из глины, все – из праха,
И, если оборвется нить, –
Душа не превозможет страха.
За вереницей тусклых дней
Иссякнет мысль, погаснет слово,
Останется лишь блеск камней
Да шелест речки камышовой.