http://poetries.org.ua.index.php?id=1231503352

НЕ МОЖЕТ БЫТЬ СУДЬБЫ ИНОЙ...

Борис Чичибабин

Стихи Марлены Рахлиной я знаю с той поры и столько же лет, что и собственные. Она - мой друг, мы живем в одном городе. Ее стихи были со мною всю жизнь: в тюрьме и в лагере, в дни наивной радости и мудрой печали, в скитаниях и страстях, в трудах и раздумьях. Иногда, повторяя какие-то стихотворные строки, вдруг откуда-то возникшие, ловлю себя на том, что не сразу могу вспомнить, кому они принадлежат - мне или ей. А об одном стихотворении всегда жалею, что его написал не я. Оно называется „Одна любовь» и является программой всей жизни поэта:

Одна любовь - и больше ничего,
одна любовь - и ничего не надо.
Что в мире лучше любящего взгляда?
Какая власть! Какое торжество!
Вы скажете: „Но существует Зло,
и с ним Добро обязано бороться!"
А я вам дам напиться из колодца:
любовь и нежность - тоже ремесло.
Любовь и нежность - тоже ремесло,
и лучшее из всех земных ремесел...
У ваших лодок нет подобных весел,
и поглядите, как их занесло!

„Увы мой друг, вы скажете, - как быть?
Любовь - и слабость или злость - и сила?»
Кому что надо и кому что мило!
Вам - драться, им - ломать, а мне - любить!
А мне - во имя Сына и Отца,
во имя красоты, во имя лада...
Что в мире лучше любящего взгляда?
И только так, до самого конца!

Всю мою жизнь стихи Марлены Рахлиной звучат во мне: на губах и в душе, и самой этой жизни, как жизни читателя стихов, гражданина Родины и мира, человека - я не представляю себе без них, абсолютно так же, как не могу представить ее без Пушкина и Пастернака, без Анны и Марины, Семена Липкина и Давида Самойлова. То, что эти стихи, как и само имя их автора, большого русского поэта, до сей поры неизвестны большому кругу людей, любящих поэзию, есть величайшая несправедливость и обида, но и закономернейшее явление того недавнего и долгого, лживого, подлого, стыдного времени, на какое, к большому сожалению, и пришлась большая часть Марлениной жизни и в какое, как назло, и создавались эти, не дошедшие до читателя, таинственно-прекрасные и в то же время простые и насущные, как хлеб и вода, как земля и воздух, великолепные и незаменимые стихотворения. В них она отразила, запечатлела, заклей- мила и осудила это безглагольное и темное время, и оно по-жлобски отомстило ей, вычеркнув ее имя из поэтического оби- хода.
У каждого большого поэта - свой путь, свой крест, своя судьба. Слава Богу, и в те годы выходили замечательные поэтические книги. Это не значит, что их авторы были чем-то хуже Марлены Рахлиной или им больше повезло (хотя последнее в те годы бывало). Это значит, что им было дано другое... У Марлены в годы сталинщины были репрессированы мать и отец, а при Брежневе в тех же самых лагерях вдруг снова оказались самые лучшие единомышленники, самые близкие друзья. И она не могла писать ни о чем другом, прежде чем не скажет об этом. В 60-е годы, в годы воскресения надежд, в харьковском издательстве „Прапор» вышло две книжки ее стихов: одна - совсем тоненькая, в кассете первых книжек, молодых поэтов, застенчиво-отчетливо выделяющаяся среди них зрелостью и профессионализмом, вторая, уже настоящая книга стихов „Маятник». Обе книжки, несмотря на крохотный тираж, привлекли к себе внимание читателя, их оценили и запомнили поэты, любимые Марленой, на них отозвались приветственными откликами критики. Некоторые стихотворения были положены на музыку, их стали петь барды и артисты.
Но времена для поэтов, не пожелавших к ним приспосабливаться, становились все более неблагоприятными, и после этой единственной попытки - на долгие годы, на четверть века, на целую жизнь - Марлена Рахлина была отлучена от своего, так и не узнавшего ее, читателя и друга. Какая страшная казнь для поэта!
Так значит, речь идет о ярко выраженном гражданском поэте? Я не сказал бы этого! Мне не по душе этот термин, ограничивающий многогранный и многозвучный талант. Я люблю многие стихи Марлены на гражданские темы. Я горжусь тем, что у нее есть такие стихи, потому что уверен: они могут быть предъявлены в качестве оправдательных документов о вышеупомянутом времени, свидетельствующих, что и в это малопочтен- ное время существовали совесть, честь и благородство. И тем не менее, Рахлина - ничуть не в большей мере гражданский поэт, чем ее великие учителя Ахматова и Цветаева. Как и они, она поэт жизни, поэт бытия, в котором гражданская боль, скорбь и стыд занимают значительное, но вовсе не исключительное место, в котором есть место любви и дружбе, природе, искусству, философским раздумьям, иронии, юмору, озорству:

...Волнам плескаться об утесы,
дождям и ветрам, всем семи -
о совмещенные удобства
любви, базара и семьи,
корысти, страсти и коварства,
точащих Землю, как кроты,
Отечества - и Государства,
Косметики - и Красоты...

Все нерушимо, все едино,
неотделимо от лица,
все бережет свои седины,
стоит на месте - до конца.
Так мелко - словно бы на блюдце,
так глубоко - не видно дна...
А волны бьются, волны бьются...
Но пробивается одна!

Поэт жизни, поэт бытия. И поэт быта? Вот ведь и в процитирован- ном стихотворении - „совмещенные удобства», „базар», „косметика», „мелко, словно бы на блюдце».
У поэта сложные отношения с бытом. „Быт - вот это мой убийца... ну, а я его люблю». Марлена - жена, хозяйка, мать, воспитавшая: сына и дочь, не только хорошо знает, что „все же, братцы, если быть, надо есть и надо пить, надо в чистеньком ходить», а „если ж кто не поспевает, у того заболевают, и голодные сидят, и холодные лежат». Поэт жизни, поэт любви, поставивший в программу жизни „одну любовь» - и больше ничего», она знает также, что то, что называют бытом - это деятельное, реальное осуществление любви. „Я, Марфа, не верю словам... Я стану трудиться: водицы налью, я дров наколю, потеплей натоплю, и солью насущной - твой хлеб посолю: все это - тебе, вместо слова „люблю». Поэту жизни, ей хотелось бы сделаться и поэтом быта, воспеть и прославить его, а для этого гармонизировать и возвысить, ввести в стихи, как неотъемлемую, поэтическую и святую часть бытия.
Удалось ли ей это? Пусть судить читатель. Мне кажется, гармонии не получилось. И противоречил не сняты. И поэзией проза не стала, „Я, Марфа, не верю словам»: это она уговаривает себя, декларирует. А на деле:

И я молюсь - в конце услышать Слово,
и силою владеет - только Слово,
и чудеса свершает - только Слово
на нашем бедном жизненном кругу.

Марлена может возразить мне, что не верит она словам, а молится Слову, тому, которое было в начале, как сказано в Евангелье от Иоанна. Но, во-первых, и слова-то ведь (в прекрасном Марленином стихотворении) были теми, которые хотел услышать Бог: „Мария, Мария, скажи мне Слова!» Во-вторых, если руководствоваться очевидной истиной, что никакими словами никого нельзя накормить и обогреть, то зачем стихи? И напрасно Марлена-женщина не верит словам, напрасно унижает их перед живым делом любви. Поэт Марлена Рахлина согласиться с этим не может. „Слово поэта суть его дела».
И, конечно же, она набожно исповедует эту заповедь. Я люблю повторять, что поэт - это не профессия, что это предопределение, призвание, образ жизни, судьба. Я не устану повторять эту истину, потому что это истина. Но, перечитывая стихи Марлены Рахлиной, вслушиваясь еще и еще в их звучание, я не могу не признать, что поэт - это еще и профессия.
Да, поэт - это судьба, это ноша, которую ты не волен сбросить, это проклятие и блаженство, которые ты не можешь переменить. Это тот, через чье сердце прошла трещина, расколовшая мир (по словам Гейне). Но надо же уметь сказать об этой трещи- не! И сказать так, чтобы тебя услышали и полюбили! Марлена Рахлина это умеет. Даже среди самых лучших, самых знаменитых мастеров поэтического слова нашего времени меня всегда поражало ее взыскательное мастерство, ее умение быть своим собственным редактором. Это ведь редкость даже среди больших поэтов. Может быть, тут сказалось, что многие годы она преподавала русский язык и литературу. Лучшие ее стихи совершенны, но не холодным совершенством, а каким-то неназойливым, интимным, незаметным, как это и должно быть с настоящими стихами, которые хочется перечитывать, которые сами заучиваются наизусть и не уходят из памяти:

Стоит старый дуб посреди пути,
что на три дороги расходится.
Эх, пора бы знать, по какой идти...
(И не хочется, да приходится)
Дятел тук да тук посреди дорог:
твое имя тук, твое отчество.
Помоги мне, дух, помоги мне, Бог,
полюбить мое одиночество.
И не слыша, что здесь стучит лото
и счастливчики награждаются -
совершить все то, завершить все то,
для чего на свет нарождаются.
Да, ничтожна плоть и отвратен тук:
не Величество, не Высочество,
ну, а все же, все ж - дятел тук да тук:
мое имя тук, мое отчество.

Стало принято, вошло в плохую привычку говорить и писать о „трудной судьбе поэта», подразумевая участь поэтов, обреченных на многолетнее молчание, изъятие из литературной жизни. Те, кто так говорит и пишет, ничего не знают о поэтах. Да, быть насильственно и почти на всю жизнь разлученным со своим читателем - единомышленником, единочувственником, другом, со своими возлюбленными, духовными братьями и сестрами - мука более, чем ужасная, немыслимая, невообразимая. Но у поэта не может быть судьбы иной, чем та, которая ему выпала и которую он сам себе выбрал или, по крайней мере, безропотно и молитвенно принял на себя. Подлинный поэт не может быть неискренним, неправдивым, способным на компромиссы. Как все люди, он может верить в миражи, заблуждаться, обманываться, но он не может солгать сознательно своему читателю, не может заставить себя промолчать о наболевшем, сокровенном и главном, о том, что он обязан и должен сказать тем, кто, как он, верит, ждет от него этих слов с сочувствием и доверием. „Если не я, то кто же?» В этом и есть его судьба, и сказать , что она трудная, так же излишне-ненужно, как сказать, что земля земляная, а вода водяная, потому что это самая естественная, самая обычная и нормальная судьба истинного поэта. Трудным и просто невозможным было бы для него противоположное.
Марлена Рахлина - поэт истинный. Она выбрала, приняла, выстрадала и заслужила свою судьбу. Она не думала, что при жизни придет время, когда стихи ее будут прочитаны и услышаны. Она заслужила высокую награду читательского признания и любви. Да будет так!