http://poetries.org.ua.index.php?id=1230631798

ОСТРОВ. 1996

   * * *

Реальности нет, и чужая страна
Лежит за пределами бабьего лета.
Но здесь мне хватает дыханья и света,
И здесь я, как в детстве, жива и вольна.
Осколок пространства, где я родилась,
Мой город, мой остров в пустом океане,
Но нет горизонта. И прервана связь
С несчастной землей, что осталась в тумане.
Я знаю, я помню – там холод и страх.
Но как я тоскую об этом просторе!
О бедной земле, о потерянном горе,
О Вечной Душе, что блуждает впотьмах.

Осень 1991


  * * *

По белым волнам тополиного пуха
Плывем мы с тобою, по бывшему миру.
Здесь, кажется, та же сидела старуха,
Здесь та же собака и та же квартира,
Но мы не заходим. Мы встретились где-то
В тревоге случайных земных притяжений
И вместе идем сквозь ожившее лето,
И вместе считаем чужие ступени.

5.6.93


    * * *

  Снова дождь и снова ветер
  Зло стучат ко мне в окно…
  С.И.Грибов

Снова ветры и снова дожди.
Растворяется время во мгле...
Ты от Бога пощады не жди,
 Если жил ты на этой Земле.

Если бредил ты здесь наяву,
 И бродил по навеянным снам.
 Посмотри на поля, на траву,
 На далекое марево там,

Где кончается сон твой и бред.
 Каждый ведает, что он творит.
 И проклятая правда горит
 Прямо в сердце. А прочего нет.

 Что ж, терпи, это только тоска,
 Просыпаться всегда тяжело.
 Снова ветер несет облака...
 Снова дождь барабанит в стекло...

15.3.93


 
    * * *

Зимние зайцы, уши прижав,
Слушают песню метели.
Бог разберется кто из нас прав,
Правда ли есть в самом деле?

Призрачен свет наш и призрачен спор –
Русской зимы наважденье.
Солнце за белый бежит косогор
И не скрывает презренья.

С солнцем согласна и я, как всегда...
Так почему, в самом деле,
Так дорога мне живая вода,
Скрытая в этой метели?

Январь 1992


  * * *

 Тяжелая капель, тяжелый вздох
 У ног моих улегшейся собаки,
 А за окном огонь плывет во мраке,
 И кажется – на мир не смотрит Бог.
 
Мучительное бремя высоты
 Не дарит ощущения полета.
 Когда печаль дается, как работа,
 Когда созданья неясны черты...

Осень 1991


 
    ***

 Иногда повезет и такому несчастному краю...
 Дух тревоги уснет. И в открывшейся вдруг тишине
 Отзвук давней беды, постепенно в дали замирая,
 Мне оставит лишь осень и низкое небо в окне.

 Исполненье желаний – такая опасная штука.
 Это рысья повадка истории снова поймала тебя,
 Не на слове – на мысли. И длится, и тянется мука, –
 Как же сладить с собой, чтоб не верить, не ведать, любя.

 Дух тревоги уснул. О, какое внезапное благо –
 Тихий сумрачный дом и осеннее утро во мгле.
 Ветер лижет листву, выпивая холодную влагу...
 Исполненья желаний не хочется ждать на земле.


 
  ***

В каких просторах сопрягал
Господь живые наши души?
Я тоже видела обвал
Небесных тел воды и суши.
В такой была я глубине
Чужого дня, чужого горя!
О, что в ту ночь приснилось мне,
Когда тебе приснилось море?


   ***

 Меня пустили в мир, сказав,
 Что я свободна от рожденья,
 Что в назначеньи птиц и трав
 Свое увижу назначенье.
 И я задумала расти
 И жить, как вербы и осины,
 И научив тому же сына,
 Теперь шепчу ему «прости».
 Мне с этой волей жить невмочь
 Среди неволи и печали.
 О, как здесь ветры одичали...
 Кому должны мы здесь помочь?


   ***

 А в холодных земных океанах
 Островов одинокие глыбы.
 Говорить с ними трудно и странно.
 Впрочем, многие, видно, могли бы.
 А земные жилища, как соты.
 Друг у друга пространство и время
 Там ворует нелепое племя
 И о помощи молит кого-то –
 То ли нас, то ли Бога земного
 (Впрочем, Боги их ссорятся тоже),
 Просит племя и счастья, и крова,
 И на нас оно в этом похоже.
 Только Бог наш в бескрайнем просторе,
 Мы его первородные дети,
 Это племя, как все мы на свете,
 Тоже вынырнет в звездное море.
 А пока им, беднягам, не сладко –
 Ведь друг другу они не понятны.
 На детей их смотреть так приятно,
 А у взрослых смешные повадки.


 ***

Тяжелое солнце внушало нам страх,
И тихо оно оплывало.
Великой пустыни мы подняли прах,
И как же, казалось, нас мало!
Когда одиночества горькая власть,
Казалось, равна притяженью,
Так просто здесь было устать и упасть,
Забыв, что спасает движенье.
Пустыня хрустела у нас на зубах,
Пустыня сжигала нам души,
И просто здесь было рассыпаться в прах,
Все данные клятвы нарушить.
Здесь каждый проверил, к чему он готов,
Но помнить о том не пристало...
И созданной жизни непрочен покров
И кажется – снова нас мало...


  * * *

А в детстве далеком жила я в глуши,
Там Дикое Поле веков не считало,
И нашего века оно не признало,
И жаждало небо рожденья души.

И жажде навстречу тянулся росток,
Как тополь степной из пушинки случайной,
С собою борясь горячо и отчаянно,
Глотая пространства невидимый ток.

И в этой борьбе за просторы и свет,
Я тоже свой век узнавать не хотела,
Но с детства весной мое сердце болело
В предчувствии прошлых и будущих бед.

Осень 1993


 
  * * *
 

 Какая печальная птица
 И ветер широкий и белый.
 Наверное, мне это снится –
 И лес, и простор без предела,
 До той полосы темно-синей,
 Где сходится небо с землею,
 Где в тайном стремлении линий
 Все сущее вместе со мною.
 Но если проснусь я случайно,
 Что с этой Землею случится?
 Какая печальная птица
 Кружит над простором бескрайним.


  * * *

Расталкивая тучи головой,
В зенит упрямо солнце пробивалось –
Взглянуть на мир. Но в мире был покой,
И в травах, и в домах была усталость.
Но что-то тлело в этой тишине,
В ней ливень зрел, и гром дышал грядущий.
И было это так понятно мне,
И было страшно в этом полдне ждущем,
И было странно, что цветной мираж
Еще стоит во всей красе и славе,
До бури, до обрыва, до пропаж,
До тех секунд, где ты себя оставил.


 * * *

Холод и блеск в мирозданьи ночном –
Мне ли по звездам гадать научиться?
Кружит печальная, мудрая птица,
Мне ли не ведать, что было потом?
 Слепнет сова на рассвете. И вот,
С новой надеждою солнце встречая,
Я забываю бесшумный полет,
Холод и блеск обреченного рая.
 В памяти вещей, в печали ночной,
Там, где столетье уже на исходе,
Только случайная встреча с тобой,
Словно звезда на глухом небосводе.


   * * *

Мой друг, мой римлянин, в огонь кладущий руку,
И говорящий странные слова...
О, сколько тянется земная эта мука,
Когда гармония, как ты сказал, мертва.
Но кто поймет, но кто тебя услышит?
И рвется ветер погасить огонь,
И звонкая волна взлетает выше,
И ржет во мгле, и даль тревожит конь,
Но в памяти твоей друзей могилы,
И не уйти от этих страшных лет...
Мой друг, мой римлянин, зачем такая сила
Лишь одному, кому неволи нет?

10.2.95


 * * *

Глаз воспаленный светофора,
Черны и призрачны дома.
И много лет все тот же город,
И та же мокрая зима.

И я, попав сюда случайно,
Забыв, что это мне навек,
Иду по линии трамвайной
Сквозь отрешенно мокрый снег.

Куда и как уходит время,
И как себя в нем отыскать?
Зимы медлительное бремя
Над мертвым городом опять.

5.8.91


   * * *

Какая прозрачная, белая, тихая ночь на дворе!
Сгустившись, печаль, как туман, оседает на крыши.
И город земной, застывая в ночном серебре,
Не только уснул, но, наверно, уже и не дышит.
И я затаила дыханье и слушаю ночь,
И знаю все то, что она мне сегодня расскажет,
А ночь понимает, что свет мне не в силах помочь,
И молча скрывает и прячет дневные пропажи.
О, белая соль, растворенная в темной воде:
Я чувствую горечь, и тяжесть, и плотность минуты,
Которая есть, и которой не будет нигде,
Пока в эту ночь я о прошлом грущу почему-то.


 
 * * *

Вечность там, где была. Ветер так же мне дует в лицо,
Я на вкус ощущаю холодную острую влагу...
Тайна там, где была, где пространство свернулось в кольцо,
И философ, гадая, все так же изводит бумагу.
 Но ложатся слова лишь по воле далеких небес,
А несказанный мир снова хочет и ждет повторенья,
И опять я смотрю на гудящий встревоженный лес,
Узнавая слова, приводящие ветер в движенье.

Декабрь 1994


  * * *

Жара положила тяжелые лапы на плечи,
Как будто собака какой-то гигантской породы.
Текут тополей восковые тяжелые свечи,
И ветра мираж заполняет пространство свободы.
И в каждой минуте тягучая прячется лава,
И смазаны солнцем привычных домов очертанья.
Лишь Вы остаетесь так холодны, сухи и правы,
Как будто бы все прощено Вам давно и заранее.

Июль 1996


 * * *

Дождь, начавшись, шумел до рассвета,
Дождь шумел и в потоке воды
Тихо таяло хрупкое лето,
И туманом дышали сады.
И высокой любовью, как влагой,
Был насыщен грядущий рассвет,
От невидимых туч – до оврагов,
До пространства, где времени нет,
До камней, что разбросаны в поле,
До того, кто ушел и забыл
Этот дождь, эту даль, эту волю,
До любимых и вечных могил...

3.8.94


 
    * * *

 Все очнулись. И липы шумят,
 И пространство вокруг оживает.
 Мы, глотавшие медленный яд,
 Забываем, что это бывает.

 Вновь под музыку канувших лет
 Вижу августа спелые соты,
 Где хранится оранжевый свет,
 И не ведает сердце заботы...

 И не хочется думать о том,
 Что недавно мы мертвыми были,
 И по мертвому полю бродили,
 И не знали, что будет потом.


 
ЭТЮД В БАГРОВЫХ ТОНАХ

Багровые тона этюда
Придуманного им, меня пугали,
Там жил лишь он один
В пространстве плотном,
И атмосфера, вязкая, как глина,
Была ему пригодна для дыханья.
В пространстве том он свой поставил дом,
И страшные невиданные птицы,
Похожие на сов, ворон и грифов,
Но красные, на крыше гнезда вили.
И маленький шакал, им прирученный,
Чернее ночи, с белым языком,
За ним ходил по тем лугам холодным
И воду желтую из мертвых луж лакал,
И вместе с ним шакал смотрел на запад,
На солнце, заходящее всегда,
Похожее на каплю темной крови.
И в этот мир к себе пускал он всех,
Но каждый, кто в предел его ступал,
Сейчас же превращался в белый камень.
И странные стояли обелиски
То там, то здесь в земле его повсюду,
И молча проходил он мимо них,
И никогда не вспоминал их лица.

19.3.94


  * * *

Не верю, мой друг, я реальности дня,
Реальности ночи не верю.
Так за руку крепко ты держишь меня,
Что я не считала потери...

Столетья со свистом летели назад,
И тихо шарахались тени.
Ты их не заметил, летя наугад,
Земной повелитель мгновений.

Другие миры, что манили меня,
Другие пространства и дали
То вдруг оживали при вспышке огня,
То вновь, как мираж опадали.

Давай остановимся, друг мой и брат,
Я, кажется, что-то забыла...
Была там дорога. И брошенный сад,
И солнце сквозь ветви светило...

20.2.94

 


  * * *
 

 Печальная повесть, известная мне,
 Еще не рассказана. Слушай:
 В том странном, глухом и медлительном дне
 Томились и плавились души...
 Но думали души: томятся тела,
 Поскольку учили их в школе,
 Что небо Господь сотворил из стекла,
 Что солнце хозяйка в печи испекла,
 И камни посеяны в поле...
 И, может быть, души мечтали о том,
 Что б где-то в нездешних высотах,
 Два тела брели по дороге пешком
 В горючих и вечных заботах,
 Но рядом, вдвоем, насовсем, навсегда,
 В единственной тяге друг к другу,
 У Бога в раю там, где в реках вода
 И солнце гуляет по кругу.
 

 28.3.94


 ГОРОД ЦАРЕЙ
 

*

 Водяная лилия – первозданного зла каприз
 (Злу когда-нибудь тоже хочется быть прекрасным),
 Водяная лилия стеблем, манящим вниз,
 Погруженная в омут беды безгласный,
 Водяная лилия три ночи снится мне
 В белом городе царском, где куда ни глядишь, палаты:
 Это омут зовет идущих сюда. И во сне
 Божество забытое тайной требует платы.
 Божество забытое, но не забывшее нас,
 Осьминог и царь пресноводного тихого пира,
 Наблюдает за мной его вечно открытый глаз
 В этом городе царском, решившем обнять полмира.
 Я не стала лилию из воды тащить:
 Стебель ее – только щупальце тьмы извечной...
 В этом городе царском нельзя наяву бродить
 И с друзьями шутить, и душою играть беспечной.

 *

 Ящеры ходят по площади, ящеров кормят с руки,
 Ящеры в небо взмывают и кружат над белой столицей.
 К юноше царского рода идут на поклон старики,
 Тысяча лет, будто день, в этом городе длится...
 Колокол, меди своей не жалея, гремит и гремит вдалеке,
 Сердце древней тревоги удары еще отмеряет,
 Но повисла звезда на последнем сухом волоске,
 И судьбы своей будущей юноша-царь не узнает.
 И не скажут ему ничего повидавшие мир старики,
 Ни концов, ни начал они больше уже не боятся.
 А над городом белым в предверии вечной тоски
 Снова ящеры кружат, и снова на площадь садятся.

 *

 Сердце древнего города спит в потаенных глубинах,
 Там, где белая рыба в подземной реке шевелится,
 И слепая река в обнаженную тычется глину...
 И живи – не живи: все равно ничего не случится.


 * * *
 Посмотри и запомни – была здесь когда-то земля,
 И тяжелые волны внезапно ее поглотили.
 Я любила ту землю – овраги ее и поля,
 Я любила ту землю, которую все позабыли.
 Но наказанный грех проступает сквозь толщу воды,
 В ней клубится тоска и тяжелая древняя смута,
 Никому не уплыть в это море минувшей беды,
 Никому не узнать, как в нем легкие тонут минуты.
 Я любила ту землю. И снится она мне всегда:
 Снится белый туман, снится запах молочного луга,
 Но потом и во сне этот мир заливает вода,
 И спешу я проснуться, чтоб снова уйти от недуга.

Июль 1996


   * * *

Дух времени печальными глазами
Глядит на мир и все забыть стремится.
Собрались ветры и галдят, как птицы,
На дереве, что держит свод над нами.
 В срединном мире не бывает чуда,
Зато кольцом нас тайны окружили.
Мы здесь живем. И мы с тобой забыли,
Что с нами было, кто мы, и откуда.
 На кухне мира, где огонь и травы
Пучками сохнут, так тепло и сухо,
Лишь бой часов старинных ловит ухо:
Дух времени нам шепчет, что мы правы.


 
  * * *

 И голос ее был похож на мой,
 И был в нем трепет и страх,
 И только ты был ее герой,
 Видевший свет впотьмах.
 И было тебе с моим двойником,
 Так легко и весело, но
 О чем-то своем ты мечтал тайком
 И все время смотрел в окно.
 А там разгоралось зарево дня
 Или медленно кралась ночь.
 И она сидела с тобой у огня
 И ничем не могла помочь.
 И много так проходило лет,
 Но ты не искал меня
 За то, что я знала – героев нет,
 А свет – это свойство дня.


 
КРУГОВРАЩЕНИЕ

 *

Мне приснилось, что я – это ты,
И тяжелый узнала я страх.
Ледяные раскрылись цветы
На стеклянных холодных полях.
 И осыпалась звездная пыль
С отрешенных и белых небес.
И не сон это вовсе, а быль
В нашем крае красот и чудес.
 Он такой же, как ты – этот край.
Заблудиться в нем может любой.
Здесь родившись – живи, умирай,
Чтобы не было жизни другой.

 *

Дымы торчат из труб, как руки из рукавов:
Все голосуют за грядущие морозы.
И город вечный твой, что спит среди дымов,
Укрылся инеем и следует прогнозу...
 Как холодно... Я не к тебе, мой друг,
Я к городу. Случайно. Мимоходом.
Трамвай, как по стеклу, морозный чертит круг
За часом час. Скорее год за годом.
 Ты как-то странно выдумал меня
И место, где пришлось тебя мне встретить:
Я холод не люблю, как кошки и как дети...
Пустой трамвай скользит по склону дня.

 *

Снова и снова пурга, будто в небе открыто
Месторождение снега. И ветер его добывает.
Все, что случилось на этом пространстве, – забыто.
Все, что забыто, опять и опять наплывает.
 Длинная площадь, фонарь желтолицый, сугробы,
Люди и тени на площади вместе толпятся.
Что привело их сюда, им понять хорошо бы,
Чтоб над собой и над старой тоской посмеяться.
 О, посмеяться над прошлым найдется причина,
Каждому хочется знать, что его не задела
И не слепила из снежной сверкающей глины
Власть этой площади вечной, холодной и белой.

 *

Белый мой, стройный, из снега и инея слепленный,
Новый Адам – повелитель родного простора.
Ева твоя среди белых равнин не ослепла ли?
Что ей мерещится: море, зеленые горы?
 Как разбудить ей пространство навек задремавшее,
Белого змея найти среди зимнего сада?
Солнце, как яблоко с древа познанья упавшее...
Снежные тучи – извечное райское стадо.

 *

Мне совсем не смешно, ты не думай, пожалуйста,
Но в пространстве твоем я навеки чужая.
Жаль мне Еву, но что я могу кроме жалости?
В эти игры морозные я не играю.
 Космогония снега, где ровные линии,
И соцветья кристаллов на стеблях колючих,
Я устала от правды, устала от инея –
Мне не нужно ни первых, ни правых, ни лучших...
 Только мгла и тепло, и догадки случайные,
Вместо рая, в котором морозно и ясно,
Я живу на Земле, где все явное – тайное,
И понять, и узнать, и не ведать – прекрасно.

Март-апрель 1996


 
    ***
 

В языческом детстве моем я о Боге не знала,
 Вернее, мне все говорили, что нет его в мире,
 Но странное что-то с утра камыши волновало,
 А вечером двигались тени по старой квартире.

 А в темном сарае так шумно дышала корова,
 И вторил неведомо кто ее вздохам тягучим,
 И кто-то бродил за окном и искал себе крова,
 и кто-то катался верхом на искрящейся туче...

 В языческом детстве, где тайна не связана словом,
 И я была кем-то неназванным и неизбежным,
 Как то, что дышало и двигалось, снова и снова
 Простор насыщая зеленым, и синим, и снежным.


 
  * * *

 В неведомый полдень вошли мы с тобою, как в воду
 (Белей одуванчиков полдни в апреле бывают).
 И кто-то знакомый про чудную скажет погоду,
 И мы согласимся, хоть знаем, что мир уплывает.
 Когда я с тобою – вне мира я и вне простора,
 И даже тягучее время меня не пугает.
 И вьется и тянется тонкая нить разговора,
 И призрак тоски за границами дня умирает.
 Мы – брат и сестра, разлученные в мире случайно,
 И странный тот случай лишь повод к улыбке, когда мы
 Не связаны болью, не связаны страхом и тайной:
 Апрельские полдни не лучшее место для драмы.
 Апрельские полдни не место для драмы, и это
 Дается нам просто, приученным к вечной печали.
 О, как нам спокойно от этого легкого света,
 Который друг в друге нечаянно мы угадали.

 28.4.94


 
    * * *
 

Ветер сказку полыни решил рассказать мне ко сну,
 Чтоб не снился в ночи суетой одурманенный город,
 Чтоб не видела я этих длинных домов кирпичи
 И живую луну в металлической сети заборов.

 Ветер сказку полыни решил рассказать мне к тому,
 Чтобы я не считала те годы, в которых тебя я искала,
 Чтобы я не смотрела назад в эту зыбкую тьму,
 Где земная печаль не имеет земного начала.

А теперь мне приснится полынное лето и сад,
 Мне приснится, что вместе гуляют родители наши,
 Мы с тобою бежим по высокой траве наугад,
 И сбиваем головки ни в чем не повинных ромашек.

 Шестилетняя – я. Ты постарше, но это не в счет:
 Если весело детям, то Богу спокойно живется,
 И тогда в этом времени лето спокойно течет,
 И невидимый ветер над городом страшным смеется.

12.3.94


   * * *

 

 Еще в гнезде тяжелом солнце спит,
 Еще трепещет мгла весенней ночи,
 И этой мглою мир от глаз укрыт,
 И вспоминать о нем душа не хочет.
 В безмолвии. Вне времени. Одна.
 И слышу я, когда молчат живые.
 Из ночи, из глубин ее, со дна
 Растут восхода стебли голубые.


   * * *

 Непознаваемая блажь
 Непознаваемого мира:
 Пустынный берег, желтый пляж,
 Осенний лес, в котором сыро,

И тихо в нем, но каждый лист
 В пространстве шорох оставляет,
 И воздух памяти так чист,
 Что сил для жизни не хватает

(Как не хватает мне того,
 Кто был Свидетелем минуты,
 Кто шел не зная никого,
 Но всем знаком был почему-то.

В его рассеянных глазах
 Все отражалось так случайно,
 Что, рассыпаясь в легкий прах,
 Казалась лишь туманом тайна).

Тот миг открыт. Рукой подать –
 Река, туман и лес. И снова
 Я постигаю благодать
 Внезапно узнанного слова.


КОСТРЫ

*

Оказалось, пространство давно убывает и призрачна даль.
Оказалось, и солнце другими тропинками бродит.
О, какая печаль на Земле! О, какая печаль! –
Словно с этой Земли все живые навеки уходят.

Только жухлые листья еще в пустоте шелестят,
По привычке в осенние краски себя наряжает природа.
И горит в стороне, догорает последний закат –
Это прошлое жгут. Все дотла, до последнего года.

В этот страшный костер я бросаю обрывки письма,
Где записана память старинного гордого рода...
Все, что было и есть, я теперь постигаю сама,
И не знаю, зачем остается мне слово «свобода».

*

 В мире, все убывающем, вдруг загорелась звезда.
 И сверкает, как рыба на дне обмелевшей запруды.
 Все смешалось, мой друг, все смешалось уже навсегда –
 Мир плывет и плывет на глазах в никуда ниоткуда.

 Есть предел насыщения даже у этой земли.
 Есть предел насыщения страхом, и горем, и верой,
 Вон, смотри, тополя, как речная трава на мели,
 Хоть и живы еще, но подернуты патиной серой.

 Так, наверно, и мы. Тут не станешь о прошлом жалеть,
 И надежды свои вспоминаешь все злее и реже.
 Это новое время над нами раскинуло сеть.
 Мы попались в нее. Мы попались. Но где же  мы? 
  Где же?

*

Дерево рода не символ, а жизнь, но где
Все мы теперь? И к чему нам такие просторы?
Сорванный лист, утонувший в холодной воде,
Нужен мне больше, чем этот покинутый город.

Странная осень, которой не видно конца
Все повторить себя в лицах привычных стремится,
Но и пространство земного не помнит лица,
И на глазах, расплываясь, бледнеют страницы.

Выцвело все, что слагалось в глухие слова
Древнего рода, живущего в счастье и муке...
И на глазах исчезают дома и трава,
И тополя опускают уставшие руки.

 *

Там, на другой стороне обреченного дня,
Солнце горячее возится в белой берлоге.
Как вы живете на той стороне без меня?
Кто из вас вышел и встал на пустынном пороге?

Кто из вас видит дрожащего мира весы,
Где мы на разных, но равных оставлены чашах?
Жук-скарабей в золотые смеется усы
И уползает в далекое прошлое наше.

Здесь, на моей стороне, смотрит осень в окно,
Длинная осень, у нас отобравшая души,
В мире мы жили – и как это было давно!
Наша пустыня – что может быть проще и суше.

 *

 Длинные нити осенних дорог
 Паутина летает, и листья...
 Закружило меня, унесло
 И сместились пространства и грани.
 Странно смотрит неведомый Бог
 На горячие спелые кисти
 Двух рябин. Ну, а что здесь росло?
 Этот кактус едва отличим от герани,
 Эти пальмы едва отличимы
 От наших извечных берез, –
 Как меняется истина
 В мире простых совмещений!
 Запах хлеба и дыма,
 Лошадка, везущая воз,-
 Все здесь больше немыслимо
 И не имеет значенья.
 Связь времен порвалась –
 И осколок осеннего дня
 Все плывет, проникая
 В чужие миры и просторы...
 И неведомый Бог, не смеясь,
 Так спокойно глядит на меня,
 Как всегда понимая
 Всех, ищущих точку опоры.

 *

 Точка опоры, и мир повернется. И вдруг,
 Варвары снова пойдут к обреченному Риму.
 Все замыкается в тот же неведомый круг,
 Все ненадежно, непонято и повторимо.

 И, повторяясь в пространстве, душа узнает
 Ту же печаль, ту же ласточку, ту же криницу,
 Вяжется ткань, где за годом неведомый год,
 Времени ткань на блестящие нижется спицы.

 Кто я? Зачем я по улице длинной иду,
 Вижу, как свет отражается в лужах осенних,
 Что я пойму, что забуду и что здесь найду,
 И о каком так давно я мечтаю спасеньи?
Октябрь-декабрь 1994


   * * *

Черно-белый экран
Черно-белой взрывался войной,
Омывал океан
Берега двух враждующих линий,
Ближний берег – не мой,
Дальний берег – не мой,
Снизу омут бессонный и синий...

Я чужою была
Двум глухим берегам
И одной разделяющей бездне.
И душа, как скала,
Никого не ждала,
Зная ветра тревожные песни.

Что случается там,
На чужих берегах,
Я понять не могу. И не знаю,
Как там время немеет в забытых полях,
Темной чащей стоит завороженный страх,
И столетья в снегах умирают.

Но душа, как скала,
Что из бездны росла,
От нее отрекаясь для света –
Берег ближний – родной,
Берег дальний – родной,
Что бы там ни случилось –
Все было со мной,
Но лишь ветру скажу я про это.

24.2.94


 * * *
 

 Воля к печали меня привела в этот дом,
 Воля к печали и ненависть к вечному страху.
 Будни слагались, сшивались в непрошенный том,
 Время плело паутину из солнца и праха.

Будни читались и ночи, и дни напролет,
 Некто смеялся, а Некто не видел ответа.
 Верила я, что последний однажды поймет
 Все между строк, и жила я надеждой на это.

О, как внезапно рванул наши двери сквозняк,
 Окна открыв, сны и будни смешав между прочим...
 Знала всегда я, что в мире случается так:
 Волей к печали был мне этот миг напророчен.

Зима 1994


 
   * * *
 

 Что же ты смотришь в окно? Там тягучая вьюга
 Шарфом окутала горло разбуженной ночи.
 Хмурится ночь – и ни снега, ни ветра не хочет,
 Ей бы забыться до нового вечного круга.
 В тайне земных повторений – разгадка причины
 Этого часа, который мы оба узнали:
 Шорох случайный, тревожные фары машины,
 Бремя мгновений, которые мы потеряли.
 Ночь неохотно включается в наши заботы,
 Вьюгу стряхнув, и стекло отогрев темнотою.
 В час узнаванья не принято спрашивать: «Кто ты?»
 Знающим свет, и вовеки не знавшим покоя.

25.2.94


 
  * * *
 

 Слепой апрельский снег под ярким солнцем кружит,
 Ему на землю опускаться страшно;
 Там рты открыли ветреные лужи,
 Забывшие, как тает снег вчерашний,
 Как тает снег... Апрель сырой и странный,
 Твоей тоски тяжелые качели
 Бросают мир то вверх, то вниз. И страны
 Морской болезнью разом заболели.
 Зима и лето спутаны и смяты,
 Ну, может быть, оставим мир в покое?
 Пускай живет. Ведь все плывет куда-то,
 И все уходит с талою водою.


 
  * * *

В этом странном магическом сне
Ты бывал. Я об этом узнала
Там скворечник висит на сосне,
Море бьется о серые скалы.
 И спокойно ползет муравей
По травинке, растущей на склоне.
Только миг. Только шаг. И скорей
Просыпайся, не зная погони.
 Море любит тебя догонять,
И догнать оно может любого, –
Это просто однажды понять:
Только миг. Только шаг. Только слово.


   * * *

 Я героев забыла своих –
 в мире нет их...
 Вечер призрачен глух и тих
 в лапах веток,
 Все я думаю об одном:
 что случилось?
 Не нужны мне ни даль, ни дом –
 все что снилось,

 Что мерещилось в темноте
 теплым светом
 И слова мои все не те –
 Не об этом...


   * * *

 Мне лучше забыть обо всем, что я с детства люблю,
 Мне лучше не помнить того, что недавно узнала.
 Холодное солнце. Черта городского квартала,
 Мой дом, что подобен стоящему век кораблю.
 И даль, будто гавань, где зеленью воды взялись,
 Куда даже чайки уже никогда не садятся,
 И только одно остается – движение ввысь,
 И в этом движеньи мне некого больше бояться.


 * * *

 Я в подлунном мире нелепая божья тварь,
 Ничего не знающая, кроме стихов дремотных.
 Таких полоумными в народе считали встарь,
 О, как мне жаль тех времен своих беззаботных!

 Уснули дети мои, и тихо в моем дому,
 Заходящее солнце медленно гладит страницу,
 Ничего никогда ни в себе, ни в других не пойму,
 Только Божий замысел мне как всегда приснится.

 Он приснится в краткий, и ясный, и горький волшебный миг,
 Словно шар земной закружится на моей ладони...
 И понятен мне станет и птицы тревожный крик,
 И далекий топот охотничьей злой погони.

 Это молния тайны, неожиданно бьет в меня,
 Чтоб сгорела я вмиг, и все поняла иначе,
 Чтоб жила я потом про себя этот миг храня,
 Оставаясь в миру глухой, немой и незрячей.


    ГАЛИЛЕЯ

*

Словно кости истлевших минут,
Эти белые мелкие камни в горах Галилеи...
Как неласков, друзья, ваш приют –
Ни сказать, ни понять я еще не умею.

Чернокрылые кедры как будто летят над горой
И оливы под ветром не клонят холодные кроны:
Это небо с землею ведут нескончаемый бой:
Слишком много о будущем думал здесь Бог обреченный,

Слишком ясно он видел дорогу и красную пыль,
И гора на закате свечою пылала и тлела.
Эта дымка вдали – лишь веков непроглядная быль,
От которой душа до скончанья времен онемела.

И от этой молчащей души все живое вокруг
Проникается речью, гортанной, как крики вороньи,
И молекула слова небесный приносит недуг
Всем пришедшим сюда, всем живущим на ветреном склоне.

 

*

 Золотая тень одиночества. Ветер и свет,
 Пахнет воздух лимоном и хвоей...
 Узнаванье прошлого – только земной ответ
 На то, что чудится и не дает покоя.

 Узнаванье прошлого, древнего сна канон,
 Где египтянин мир повернет плечами,
 Где, превращаясь в камень, хамелеон
 Может луною стать и сиять ночами...

 Контур сосны прорезан на небесах,
 В нем перемен никогда не найдет смотрящий.
 Тень одиночества, ветер, неясный страх
 Перед горой и камнем, где дремлет ящер.
 

*

Там, где огонь, разогнавшись, споткнется о камень,
Мир потрясенный запросит воды и пощады,
Небо чужое, которое выбрали сами,
Громом разбудит о страхе забывшее стадо.

О, это просто осенние ранние грозы
Всем показали, кто в этом просторе хозяин.
Долгие проводы наши и лишние слезы –
Это разлука – одна из непрошенных таин!

Это разлука в пространстве – слепая стихия,
Равная прочим в своей неразборчивой силе.
Сказке любимой, где дали всегда голубые,
Верь, если хочешь, пока о тебе не забыли.

*

Тихие жены, которые ткали усердно
Жизнь мою, и веселье, и травы густые, –
Здесь не живут. И меня вспоминая, наверно,
Мыслят, что нас разделяют лишь дали пустые.

Их километрами все измеряют, и значит,
Преодолеть их в любую секунду возможно.
Но почему за окном так беспомощно плачет
Теплая вьюга, пространство обняв безнадежно?

И безнадежна попытка измерить разлуку,
Давнюю песню с одною единственной нотой.
В пляске созвездий Стрелец прикасается к луку,
И разлетаются атомы были без счета.

 

*

Склон горы на рассвете красен, а воздух плотен и сиз,
Но что делать вам, детям тревог и смысла
В галактической драме, где небо упало вниз,
Где земля поднялась и в пространстве навек повисла?
В хороводе времен и молекул кружится миг,
Разрастаясь, как шар земной и сжимаясь в точку,
И в мечети мулла начинает свой плач или крик,
Чтобы ты не пропал, не ушел, не исчез в одиночку.

Чтобы ты не пропал, не пропал, не исчез –
Следом колокол начинает звонить в Христовом храме,
И, на дальний звон откликаясь, вздыхает лес,
И колдует раввин над магическими словами.

Начинается день. И по разным граням его,
Под такими углами, что без Бога нельзя удержаться,
Ни о чем не жалея, не ведая ничего,
Вереницами в небо люди идут общаться.

Дети тревог и смысла остаются сами
Со своими заботами среди многоступенчатых будней,
Ни крик муллы, ни раввин, ни колокол их не разбудит.
Золотая тень одиночества лежит над домами.

Декабрь 1995 – февраль 1996


  * * *

Все проходит на свете. И даже большая беда.
Из нее родились мы, и с ней мы росли и взрослели.
Все проходит. Как будто бы в землю уходит вода,
И плакучая ива над сушею плачет без цели.

Как нам вспомнить теперь, почему наши рвались сердца,
Как теперь нам понять, в чем бессмысленной жажды причина?
Это берег беды. И в него мы вросли до конца –
До распада времен, где видна обнаженная глина.

12.11.93